Чтобы ввести противника в заблуждение, командование решило оборудован в 3-4 километрах от основного ложный аэродром. Там были установлены деревянные макеты самолетов, пустые цистерны, отмечены рулежные дорожки, даже на мачте болталась полосатая "колбаса" - указатель направления ветра. Днем с воздуха ложный аэродром и впрямь можно было принять за настоящий. И немцы клюнули на приманку. Они, видимо, засекли это место и при первой возможности усердно бомбили. Для большего эффекта на ложном аэродроме поджигались бочки с соляркой и смазочными отходами, имитировались взрывы самолетов. Благодаря этой небольшой хитрости на основной аэродром не упало ни одной немецкой бомбы.

У нас произошли некоторые изменения в командовании. Командир эскадрильи Семен Сибирин был назначен штурманом полка, и ему присвоили очередное воинское звание майора. Вместо него комэском стал капитан Владимир Запаскин, а меня, к этому времени ставшему старшим лейтенантом, назначили его заместителем.

Я стал постигать сложную науку работы с людьми. Ведь задача командира и его помощников не только командовать, но и воспитывать коллектив, знать каждого человека, его думы, желания, настроение, положительные и отрицательные качества, правильно использовать их для дела. Этому учился у старших, более опытных товарищей-коммунистов. Теперь, когда поднимался в воздух во главе группы, чувствовал еще большую ответственность.

В полк прибыло очередное пополнение. В нашу эскадрилью назначили старшего лейтенанта Мириана Абрамишвили. Среднего роста, худощавый, с вытянутым носом и черными, как смоль, усиками, этот грузин был по характеру очень темпераментным. Ранее он летал на штурмовиках, совершил более 60 боевых вылетов. О его отваге свидетельствовали 4 ордена. Молодой, но уже довольно опытный летчик быстро переучился и стал летать на Яке ведомым у командира эскадрильи.

Весной 1944 года на Западном фронте наступило временное затишье, какое обычно бывает перед бурей. Полк несколько раз менял место своей дислокации. Нам приходилось сопровождать "пешки", которые вели аэрофотосъемку оборонительных рубежей, районов скопления живой силы и техники врага, а также железных и шоссейных дорог на оршанско-витебском направлении.

Как-то в конце мая девятка "Нормандии" сопровождала пикировщики в район Витебска, где еще хозяйничали немцы. В пути загорелся самолет одного из "мушкетеров" - общего любимца лейтенанта Марселя Лефевра. Он немедленно повернул обратно, дотянул до аэродрома и посадил самолет. А когда открыл фонарь кабины, туда ворвался свежий воздух и скопившиеся пары бензина вспыхнули. Загорелась одежда летчика. Лефевр выскочил из самолета, пробежал немного по полю, упал и стал кататься по земле. Подоспевшие техники и механики набросили на него куртки и сбили пламя. Сильно обгоревшего летчика срочно доставили в Москву, в военный госпиталь. Но помочь отважному "нормандцу" уже ничто не могло. Поражение кожного покрова было слишком велико. Через несколько дней он скончался. Эту утрату вместе с французами тяжело переживали и мы. Марселю Лефевру, который сбил 11 фашистских стервятников, после войны Указом Президиума Верховного Совета СССР посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Рано утром 26 мая я; Калюжным вылетел на свободную "охоту". На шоссейной магистрали Орша - Витебск, в районе Богушевска, мы увидели большое скопление вражеской техники. На бреющем полете вынырнули из-за леса на фашистскую колонну и начали обстреливать ее из пушек и пулеметов. Мне было хорошо видно, как вспыхивали автомашины, взрывались бензовозы, выбрасывая в небо огненные фонтаны, в страхе и панике метались гитлеровцы. Беспрепятственно сделали несколько заходов, "утюжили" противника, пока не израсходовали весь боекомплект.

Сердце переполняла радость, и я запел:

Белоруссия родная,

Украина золотая,

Наше счастье молодое...

Видимо, по радио меня услышали на командном пункте. В наушниках шлемофона раздался строгий голос:

–  "Двадцатый"! "Двадцатый"! Вы что там, с ума посходили?

–  Никак нет, задание выполнено! А песня вырвалась нечаянно, от радости, что нахожусь в родном белорусском небе.

Я почувствовал, как сразу потеплел далекий голос:

–  Ну, хорошо. Концерт будем считать законченным. Быстрей возвращайтесь!

Подаю команду Калюжному: "Следуй за мной!" На малой высоте, чтобы немецким самолетам было труднее нас обнаружить, идем к своему аэродрому.

В то время наш авиаполк базировался в районе Заолъша, южнее железнодорожной станции Лиозно. До линии фронта отсюда было, как говорится, рукой подать. Техники, мотористы, оружейники вместе с батальоном аэродромного обслуживания разместились в землянках, палатках, уцелевших строениях, а летный состав расквартировали в деревушке.

На следующий день несколько летчиков на рассвете вызвали на аэродром. Вместе со мной в автомашине оказались Борис Арсеньев, Владимир Баландин и Николай Корниенко. Десять минут тряски по проселочной дороге, и машина остановилась у взлетной полосы.

–  Старшего лейтенанта Пинчука срочно к начальнику штаба полка! - этими словами встретил нас посыльный.

Мне почему-то подумалось, что получу взбучку за вчерашний "концерт". Приготовился к ответу на ходу. Переступив порог штабного помещения, я приложил руку к фуражке:

–  Товарищ подполковник! Старший лейтенант Пинчук по вашему приказанию...

Но начальник штаба Федор Семенович Гнездилов, высокий, худощавый, с воспаленными от бессонницы глазами, устало махнул рукой: