– Возьмите, - сказала шепотом Мари, подавая ей тетрадку.

– А что же?
– спросила Татьяна Ивановна.

– Здесь сестрицы найдут.

– Да вы сами-то напишите ему что-нибудь.

– Не могу.

– Так что же мне ему сказать?

– Скажите, что merci*.

______________

* благодарю (франц.).

Проговоря это, девушка сунула дневник под подушку Татьяне Ивановне и тотчас же улеглась в постель.

"Какая миленькая и умненькая девушка", - проговорила сама с собою Татьяна Ивановна и совершенно осталась довольна своим успехом: она все видела и все очень хорошо поняла.

Возвратившись домой ранним утром, девица Замшева тотчас же разбудила своего милашку Сергея Петровича и пересказала ему все до малейшей подробности и даже с некоторыми прибавлениями.

III

Четвертого декабря, то есть в Варварин день, Хозаров вместе с Татьяною Ивановною был в больших хлопотах: ему предстоял утренний визит с поздравлением и танцевальный вечер в доме Мамиловых, знакомством которых он так дорожил. Туалетом своим он занялся с самого утра, в чем приняла по своей дружбе участие и Татьяна Ивановна. Первая забота Хозарова была направлена на завивку волос, коими уже распоряжалась не Марфа, а подмастерье от парикмахера, который действительно и завил мастерски. Девица Замшева, исполненная дружеских чувствований к Хозарову, несмотря на свойственную ее полустыдливость, входила во все подробности мужского туалета.

– Что хотите, Сергей Петрович, - говорила она, - а сорочка нехороша: полотно толсто и сине; декос гораздо был бы виднее.

– Какие вы, Татьяна Ивановна, говорите несообразности!
– возразил Хозаров.
– Кто же носит декос?

– Все носят: я жила в одном графском доме, там везде декос.

– Ошибаетесь, почтеннейшая, верно, батист: это другое дело.

– Слава богу, уж этого-то мне не знать, просто декос, - декос и на графе, - декос и на графине.

– Заблуждаетесь, почтеннейшая, и сильно заблуждаетесь. Голландское полотно лучше всего.

– Лучше бы вы, Сергей Петрович, не говорили мне про полотно, возразила Татьяна Ивановна, - полотно - полотно и есть: никакого виду не имеет... В каком вы фраке поедете?
– спросила она после нескольких минут молчания, в продолжение коих постоялец ее нафабривал усы.

– Разумеется, в черном, - отвечал тот.

– Наденьте коричневый; вы в том наряднее, да у черного у вас что-то сзади оттопыривает.

– Нет, почтеннейшая, вы в мужском наряде, извините меня, просто ничего не понимаете, - сказал Хозаров.
– Нынче люди порядочного тона цветное решительно перестают носить.

– Что и говорить! Вы, мужчины, очень много понимаете, - отвечала Татьяна Ивановна, - а ни один не умеет к лицу одеться. Хотите, дам булавку; у меня есть брильянтовая.

– Нет, не нужно; а лучше дайте мне денег хоть рублей десять; не шлют, да и только из деревни, - что прикажете делать! Нужно еще другие перчатки купить.

– Право, нет ни копейки.

– Ни-ни-ни, почтеннейшая, не извольте этого и говорить.

– Да мне-то где взять, проказник этакий?
– говорила Татьяна Ивановна, опуская, впрочем, руку в карман.

– Очень просто: взять да вынуть из кармана, - отвечал постоялец.

– Ах, какой вы уморительный человек, - сказала она, пожав плечами, какие вам послать?
– прибавила она.

– К Лиону, почтеннейшая, к Лиону: в два целковых, - отвечал тот.

– Хорошо. Скоро будете одеваться?

– Сейчас.

– Ну, так прощайте.

– Adieu, почтеннейшая!

– Зайдете показаться одетые?

– Непременно.

– А туда зайдете?

– Нет.

– Прекрасно... очень хорошо! Ах, вы, мужчины, мужчины, ветреники этакие; не стоите, чтобы вас так любили. Сегодня же пойду и насплетничаю на вас.

– Ну нет, почтеннейшая, вы этого не делайте.

– То-то и есть, испугались! А в самом деле, что сказать? Я сегодня думаю сходить... Катерина Архиповна очень просила прийти помочь барышням собираться на вечер. Она сегодня будет в розовом газовом и, должно быть, будет просто чудо! К ней очень идет розовое.

– Вы скажите, почтеннейшая, что я целый день сегодня мечтаю о бале.

– Хорошо... Впрочем, вы, кажется, все лжете, Сергей Петрович.

– Вот чудесно!.. Не дай бог вам, Татьяна Ивановна, так лгать. Я просто без ума от этой девочки.

– Ну, уж меньше, чем она, позвольте сказать; она не говорит, а в сердце обожает. Прощайте.

– Adieu, почтеннейшая; да кстати, пошлите извозчика нанять.

– Какого?

– Пошлите к Ваньке Неронову; он у Тверских ворот стоит; рыжая этакая борода; или постойте: я к нему записочку напишу.

"Иван Семеныч! Сделай, брат, дружбу, пришли мне на день сани с полостью, и хорошо, если бы одолжил серого рысака, в противном же случае непременно вороную кобылу, чем несказанно меня обяжешь.
– Хозаров.