Между тем как Антон Федотыч, подгуляв у Хозарова, посвящал его во все семейные тайны и как тот на основании полученных им сведений решился в тот же день просить руки Марьи Антоновны, Рожнов лежал в кабинете и читал какой-то английский роман. Прислуга толстяка сидела в лакейской и пила чай; у него их было человека три в горнице и человека четыре в кухне, и то потому только, что выехал в Москву налегке, а не со всем еще домом. Про лакеев Рожнова обыкновенно говорили в губернии, что этаких оболтусов и никуда не годных лентяев надобно заводить веками, а то вдруг, как будто бы какой кабинет редкостей, не составишь. В настоящее время вся эта братия хохотала во все горло над молодым, с глуповатой физиономией, парнем, который, в свою очередь, хотя тоже смеялся, но, видимо, был чем-то оконфужен.

– Эй, сеньоры, чему вы там смеетесь?
– сказал барин.

Ответа не было.

– Григорий, а Григорий!

– Чего-с?
– отозвался, наконец, голос из лакейской.

– Соблаговолите, сеньор, сюда пожаловать.

Появился самый младший из лакеев.

– Чему вы там смеялись?
– спросил Рожнов.

– Над форейтором, - отвечал тот и снова захохотал во все горло.

– Чем же это он вас насмешил?

– Влюблен-с, - едва выговорил от смеха лакей.

– Скажите, пожалуйста, какой злодей, - сказал Рожнов.
– В кого же он влюбился?

– В горничную Марьи Антоновны. Все спрашивает нас, скоро ли вы изволите на них жениться.

– А она что же?

– И она неравнодушна-с: большие между собой откровенности имеют, отвечал лакей.
– Она меня тоже все спрашивает, скоро ли будет ваша свадьба, а не то, говорит, у барышни есть другой жених, - как его, проклятого? Хозаров, что ли? В которого она влюблена.

– Влюблена в Хозарова?
– спросил толстяк.

– Должно быть, так, - отвечал лакей.

Рожнов тотчас же встал, в несколько минут оделся, сел в сани и очутился у Катерины Архиповны, которая сидела у себя в комнате одна.

– То, что я предугадывал, - начал Рожнов, - случилось: Мари влюблена в эту восковую рожу, Хозарова.

– Мари влюблена в Хозарова? Что это... с чего это пришло вам в голову? Откуда вы почерпнули эти известия?
– сказала Катерина Архиповна несколько даже обиженным голосом.

– Не могу вам сказать, именно из каких источников почерпнул эти сведения, но все-таки повторяю, что это верно; верно по моему собственному наблюдению, верно и по слухам, которые до меня дошли.

– Мари влюблена... Ребенок, который еще ничего не понимает; она влюблена?
– говорила мать.

– Вот это-то мне досаднее всего, - возразил Рожнов, - как же вы, женщина, и не понимаете другую женщину, и еще дочь свою? Хоть бы, например, себя-то припомнили; неужели в осьмнадцать лет вы ничего не понимали?

– Она - исключение, Иван Борисыч, - перебила Катерина Архиповна, - это необыкновенный еще ребенок; в ней до сих пор я не замечала кокетства, а если бы вы знали, какие вещи она иногда спрашивает, так мне совестно даже рассказывать.

– Все-таки я вам расскажу, что она влюблена. Но, впрочем, что же я вас предостерегаю? Может быть, вам самим нравится эта наклонность?

– Вам грех это думать, Иван Борисыч. Вы очень хорошо знаете, что мое единственное желание, чтобы Мари была вашей женой. Может быть, нет дня, в который бы я не молила об этом бога со слезами. Я знаю, что вы сделаете ее счастливой. Но что мне делать? Она еще так молода, что боится одной мысли быть чьей-либо женой.

В продолжение этой речи у старухи навернулись слезы.

– Ну полноте, не огорчайтесь, - сказал толстяк, - я это сказал так... пускай ее теперь влюбляется в кого угодно; авось, придет очередь и до меня.

– Мамаша! Записочка от Сергея Петровича, - сказала, входя в комнату Анет и подавая матери письмо.
– Камердинер их пришел и просит ответа, прибавила она и вышла.

Старуха и Рожнов вздрогнули; та принялась читать, но на половине письма остановилась, побледнела как полотно и передала его Рожнову, который, прочитав послание моего героя, тоже смутился.

Несколько минут продолжалось молчание. Старуха как будто бы не помнила сама себя. Рожнов тоже; но, впрочем, он скоро опомнился и, взглянув насмешливо на Катерину Архиповну, начал снова перечитывать письмо.

– Вы со вниманием ли прочли это прекрасное послание?
– сказал он.

– Я еще опомниться, Иван Борисыч, не могу; этакой наглости, этакого бесстыдства я и вообразить не могла. Мари в него влюблена! Скажите, пожалуйста! Мари дала ему слово!

– Мари действительно в него влюблена и действительно дала ему слово, перебил Рожнов, - только мы-то с вами, маменька, немного поошиблись в расчете: Мари, видно, не ребенок, и надобно полагать, что не боится выйти замуж. Я не знаю, чему вы тут удивляетесь; но, по-моему, все это очень в порядке вещей.