– Я поближе к чаю - позволите?
– спросил Калинович мадам Четверикову, которая была одета в щегольское платье гласе и цвела красотой. Она взмахнула только на него своими превосходными карими глазами и, проговоря: "Пожалуйста!", начала приготовлять ему чай.

– Куда ж вы так много сахару кладете? Это ужас!
– заметил ей Калинович.

– Ах, да, и в самом деле это много!
– сказала, как бы сконфузившись, мадам Четверикова.
– Решительно не умею наливать этого несносного чаю! прибавила она.

– Что же вы умеете после этого?
– спросил Калинович.

– Ничего, - отвечала мадам Четверикова несколько обиженным голосом.

– Дурно-с!
– произнес Калинович, и оба несколько минут как-то страстно смотрели друг на друга.

– Послушайте!
– начала хозяйка, низко-низко наклонившись над столом. Вы в ссоре с этим господином?
– прибавила она, указывая головой на губернатора.

– Это с чего вы взяли?.. Не знаю, как он мной, а я им очень доволен, отвечал Калинович с насмешкой.

– Ну, нет; это вы смеетесь! Зачем вы ссоритесь с ним? Он такой милый! возразила хозяйка.

– Да, он милый; только взяточник.

– Зачем вы так говорите? Нет, это пустяки!
– возразила хозяйка.

– Вольно ж вам заставлять меня говорить о пустяках, тогда как я вижу перед глазами ваши мелькающие ручки, которым сама Киприда [44] позавидовала бы!

– Merci за комплимент.

– У меня нет в отношении вас комплиментов, - отвечал Калинович, - и знаете ли что?
– продолжал он довольно искренним тоном.
– Было время, когда некто, молодой человек, за один ваш взгляд, за одну приветливую улыбку готов был отдать и самого себя, и свою жизнь, и свою будущность - все.

– Да, знаю, - отвечала мадам Четверикова, лукаво потупившись.
– А послушайте, - прибавила она, - вы написали тот роман, о котором, помните, тогда говорили?

– Нет! Я нарочно тогда его выдумал, чтоб предсказать вам ту будущность, которою вы теперь наслаждаетесь.

– Хороши и вы!
– возразила хозяйка укоризненным тоном.

– Не лучше вас: друг друга стоим!
– отвечал Калинович, и вообще заметно было, что вместо ожидаемого сближения с губернатором он целый вечер намеревался любезничать с хозяйкою; но из дома принесли ему записку, при чтении которой заметное чувство удовольствия показалось на лице его.

– Adieu, - проговорил он, осторожно беря шляпу и пожимая руку хозяйки под столом.

– Куда же вы?
– спросила та удивленным и недовольным тоном.

– Нужно-с: не беспокойте никого. Adieu, - проговорил Калинович и пошел.

Князь побежал было за ним, но не успел догнать.

Губернатор между тем сделал вид, что будто бы через полчаса только заметил отсутствие Калиновича.

– А где же наш вице-губернатор?
– спросил он совершенно равнодушным тоном.

– Не знаю, убежал! Получил из дома записку и убежал, - отвечал князь.

Губернатор ничего на это не сказал и стал смотреть на ламповый транспаран, как бы любуясь им. Приехал вскоре полицеймейстер. Гремя шпорами и саблей, он прямо подошел к губернатору и, приложив руку к виску, проговорил:

– Сейчас прибыл, ваше превосходительство, чиновник министра внутренних дел, надворный советник Куропилов.

Губернатор встал и побледнел.

– Зачем?
– произнес он.

– Как я слышал из разговора их с господином вице-губернатором, который теперь к ним приехал, что по делу дворянина Язвина, - отвечал полицеймейстер.

– Да, прекрасно!.. Что ж вы на меня-то смотрите, точно не видали? спросил его губернатор с азартом.

Полицеймейстер, в свою очередь, покраснел, но скоро поправился.

– Не будет ли каких-нибудь приказаний, ваше превосходительство? проговорил он, опять приложив руку к виску.

– Никаких... Какие же могут быть приказания?.. Ступайте... Очень вам благодарен за беспокойство... Никаких...
– повторил старик раздраженным голосом, и полицеймейстер уехал.

– Дурак!..
– повторил ему вслед губернатор.
– Приедет из Петербурга какой-нибудь там чиновник - переполошится, скачет... ужасный болван! присовокупил он полушутливым тоном, но не мог скрыть беспокойства и, не дождавшись ужина, уехал.

Вскоре после того разнесся слух, что надворный советник Куропилов не являлся даже к губернатору и, повидавшись с одним только вице-губернатором, ускакал в именье Язвина, где начал, говорят, раскапывать всю подноготную. Приближенные губернатора объявили потом, что старик вынужденным находится сам ехать в Петербург. При этом известии умы сильно взволновались. Дворянство в первом же клубе решило дать ему обед.

– Обед, господа, чтоб показать этому молокососу!
– говорили некоторые.