Видимо, у них обоих одинаковый жизненный опыт, значит, и общий язык можно найти.

— Брат, не знаю уж, как вам это удалось, но вы попали в точку: да, такая женщина есть. Им вообще-то нет числа, его женщинам, самым разным. Лично я никогда не был до них великим охотником, у меня и так есть за кем все время ухаживать. Но он не мог остаться без них надолго. Они появлялись возле него и исчезали. Без счета! Но есть одна не такая. Она остается. Бессменная, будто жена. Словно старый халат или пара туфель: с ней легко и уютно, ему не надо ничего придумывать или из кожи вон лезть, чтобы льстить ей да угождать. У меня всегда было чувство, что куда бы он ни отправился, она окажется где-то неподалеку, — задумчиво сказал Арнульф, почесав бороду тонкими пальцами. — Но я ни разу не слышал, чтобы он собирался привезти ее сюда. Правда, он никогда не прибегал к моим услугам в подобных делах. Я помогал ему надевать штаны да рубашки, стягивал с него сапоги, после охоты и спал поблизости, чтоб принести ему вина, ежели он потребует. К женщинам я не имел отношения. Это уже другая служба. А что, прошел слух о ней? Здесь о ней не упоминали ни разу. Я всерьез удивился.

— А о кобылке, — спросил Кадфаэль, — совершенно белой, с белой гривой — тоже ни разу? Чудная дамская лошадка испанских кровей, могу вам сказать, хотя видел ее только мельком. Да еще с золоченой уздечкой — она висела на двери конюшни.

— Знаю эту лошадь, — сказал встревоженный Арнульф. — Он купил ее как раз для той женщины. Мне не полагалось даже слыхом слышать о подобных вещах. Где же вы ее видели?

Кадфаэль сказал ему где.

— Лошадь — да, но не женщину. Она оставила там свою кобылку и запах духов, сама же ушла.

— Что ж, надо полагать, она вполне могла опасаться, что ее впутают в историю с убийством, и, наверное, стремилась этого избежать, — рассудительно произнес Арнульф. — Конечно, раз она была в домике, а милорда, как говорят, нашли на той самой тропе, так, похоже, он именно к ней и отправился, когда отпустил молодого Симона и поехал куда-то один.

— У нее там очень верные слуги, — сухо сказал Кадфаэль. — Они изо всех сил старались меня убедить, что ее в домике вообще отродясь не бывало. Не сомневаюсь, что сейчас этот молодчик уже отвел кобылку куда-нибудь в безопасное место.

Лишь немного спустя до монаха дошло, что у управляющего могли быть веские причины пойти на такой шаг — как ради женщины, так и ради себя. Если все это время она находилась там под присмотром, ожидая приезда своего господина, то она очень даже могла приятно проводить время с мужчиной, бывшим у нее под рукой. Управляющий-то моложе, симпатичнее и вообще во всех отношениях привлекательнее барона. И вовсе не исключено, что он сейчас испытывает здоровый страх: если о его роли станет известно, вдруг его заподозрят в том, что он разделался со своим господином из-за женщины, поддавшись злобе и ревности? Теперь Кадфаэлю неминуемо предстояло спросить себя: а не так ли оно все и было?

Допустим, Домвиль приехал туда ночью, после того как молодой человек был уже обласкан женщиной до такой степени, что думал о ней как о своей. Допустим, его выставили ночью из дому, и в то время, как те были вместе, ему оставалось только убиваться да растравливать себе душу. А потом он, к примеру, сообразил, что дорога, по которой господин поедет назад, пуста, и что если совершить все достаточно далеко от домика, то простор для поисков откроется беспредельный и убийцей смогут счесть любого другого. Да, это очень правдоподобно! Все могло быть именно так. Слишком многое, однако, зависит от нрава самой женщины. Кадфаэль пожалел, что знает о ней так мало.

— Вопрос теперь в том, куда она могла отправиться пешком из столь отдаленного места: ведь лошадь-то свою она бросила! — Вопрос, правда, был еще и в том, почему она предпочла уйти пешком. Но этого травник не произнес вслух: дело выглядело слишком уж темным.

— Поместье, в котором он обычно держал ее, можно сказать ее дом, — далеко в Чешире. — Арнульф призадумался. Было видно, как он будит в себе воспоминания о чем-то давно позабытом или выброшенном из памяти за ненадобностью. — Но нашел он ее где-то в здешних местах. Этакая деревенская красотка, тогда еще молодая девушка. С тех пор прошло, наверное, больше двадцати лет. Да, больше. Ее знали как Авис из Торнбери. Говорят, ее отец был там колесным мастером. Они из свободных, как мне припоминается, не крепостные. — Да, сельские мастеровые обычно относились к вольному люду, но двор с домом привязывали их к себе не менее прочно, чем земля — крепостных. — Скорее всего у нее осталась там родня и сейчас, — сказал Арнульф. — Это далеко отсюда? Я ведь не здешний.

— Нет, — ответил Кадфаэль. Лицо его прояснилось. — Это недалеко. Я знаю Торнбери. Туда она могла пойти и пешком.

Когда травник вышел из дома епископа, у него было о чем поразмыслить. Эта таинственная женщина интересовала его все больше. Раз она уже больше двадцати лет была Домвилю незаменимой и постоянной любовницей и так прочно утвердилась, что пользовалась уважением и доверием, оказываемыми обычно жене, ей должно быть полных лет сорок от роду, то есть на несколько лет больше, чем управляющему охотничьего домика. И все же у нее явно до сих пор достаточно обаяния, чтобы вскружить ему голову. Да, он мог пасть жертвой страсти и ревности, мог решить, что нужно избавиться от грубого старика, владевшего женщиной и стоявшего между ним и ней. Но, установив ее наиболее вероятный возраст, можно было сделать также и другие выводы. Женщине, которая вскоре уже достигнет средних лет, вряд ли удастся теперь, после смерти Домвиля, вступить в новую, столь же выгодную связь. И совсем не исключено, что это соображение пробудило в ней мысли о родне. Допустим, она вспомнила, что ее близкие живут всего в какой-то миле с небольшим от места ее пребывания и что, уйдя к ним, она сумеет исчезнуть и по крайней мере сможет скрываться у них до тех пор, пока потребность в этом не отпадет.

Но почему, почему она бросила свою собственность — ценную лошадь, подаренную ей господином? Можно ведь было отправиться в Торнбери и верхом, а не пешком.

День, в общем, уже заканчивался. Теперь Кадфаэлю следовало вернуться к себе и приготовиться к вечерне, а заодно посмотреть, какие чудеса своего разрушительного или же созидательного гения явил миру брат Освин за время отсутствия наставника.

Но завтра он разыщет эту женщину!

В приюте Святого Жиля двое молодых людей тяжко страдали, но у каждого была своя причина. Брат Марк давно уже понял: высокий прокаженный, похожий на Лазаря во всем, но имеющий целые пальцы на руках, — на самом деле тот бежавший дворянин, за которым шериф охотится с таким внушительным контингентом и с такой ярой решимостью. Таким образом, брату Марку предстоял непростой нравственный выбор.