Как и предполагал Герт, основной поток посетителей уже схлынул, но по залам еще независимо прохаживались студенты, наблюдая за своими торопливыми подругами, записывающими что-то в малюсенькие блокнотики, солидные деятели искусства, рассуждающие о живописи и лениво перебрасывающиеся друг с другом малопонятными терминами, усталые провинциалы, которые будут потом дома делиться впечатлениями. В придачу к ним бродили несколько гранд-дам с застывшей скукой на лицах, сопровождаемые гиппопотамоподобными супругами, парочка высохших старых дев в бархатных платьях, отделанных бисером, в одинаковых черных шляпках с вуалетками, да еще несколько совершенно непримечательных личностей, неизвестно зачем забредших сюда.

В углу шло какое-то обсуждение, оттуда доносился мягкий бархатистый баритон, обладателю которого почтительно внимали окружающие.

— Отлично, — Герт потер руки. — Он здесь.

— Кто?

— Как «кто»? — притворно удивился мой неисправимый друг. — Карчинский, конечно же, или ты забыла, мать, к кому мы сюда приехали? Пойдем, я тебя представлю.

— Подожди, — я вцепилась в него не на шутку. — Я не могу так сразу. Мне нужно походить, осмотреться, а там видно будет.

— Ну, смотри, — Герт примирительно похлопал меня по руке. — А я пока тоже кое с кем пообщаюсь.

Я кивнула и направилась к картинам. Ну как я могла забыть или перепутать с кем-то Карчинского? Пожалуй, в нашем городе не было другого столь оригинального художника. В искусство он пришел своей собственной дорогой и никогда не изменял своим пристрастиям.

А рисовал он, исключительно подражая манере средневековых корейских мастеров. У него были картины по известным мотивам корейской живописи, но на выставке представлялись и оригинальные работы мастера. Я завороженно ходила от полотна к полотну, разглядывая тонко прорисованные веточки бамбука, дрожащие на ветру цветы орхидей, ветки цветущей сливы, роняющей свои лепестки на белый снег, величественные хризантемы, держащие свои головы, подобно императорам.

Я не могла понять, как художнику несколькими штрихами удается передать напряжение крадущегося в зарослях бамбука тигра, поющего фазана, трясогузку, гордо вышагивающую по дорожке, зайца, замершего под кустом, дракона, гордо лежащего на склоне горы. Его дракон был мифическим существом и в то же время удивительно реальным каждым изгибом своего тела, каждой чешуйкой, не говоря уже о мудрых глазах под тяжелыми морщинистыми веками.

— Нравится? — услышала я голос за спиной.

— Конечно. — Я быстро обернулась.

— Вы здесь впервые и не можете оторваться, — сказал, улыбаясь, мужчина лет сорока пяти в аккуратном сером костюме.

— Да, — я улыбнулась в ответ. — По мне, наверное, сразу видно.

— Угу, — мужчина кивнул головой. — Вы хотите посмотреть все сразу, а те, кто уже здесь бывал, подходят к картинам, которые им больше всего нравятся. Это правильно, — добавил он. — Если вы придете сюда еще раз, то обязательно поступите именно так.

— А вы здесь уже бывали? — не удержалась я.

— Конечно, — мужчина кивнул. — Я давно знаю Володю, Владимира Карчинского, — пояснил он.

— А вы чем занимаетесь? — снова не удержалась я. Сработал рефлекс — от профессиональных навыков никуда не уйти.

— Я тоже художник.

— Художник? — Мне даже не надо было разыгрывать удивление, все получилось само собой.

— Не похож? — Он снова приятно улыбнулся. — По-вашему, все художники немытые, неухоженные, с засаленными волосами и в грязной одежде?

— Что-то в этом роде, — созналась я, — а также в берете и с бородой.

— Забавно. — Он засмеялся. — В таком случае считайте меня исключением.

— Приятным исключением, — проговорила я, с удовольствием рассматривая художника.

Новый знакомый не был похож ни на совдеповских мастеров кисти, начиная с вальяжного Ильи Глазунова, ни на разных доморощенных художников типа «митьков». Скорее он напоминал художника-передвижника XIX века. Те же строгие манеры, та же аккуратность, не хватало только ухоженной бородки и чеховского пенсне. Этот художник определенно мне нравился.

— А вы так же рисуете? — решилась я забросить пробный шар в виде вполне безобидного вопроса.

— Нет, — он шутливо замахал руками. — Я самый обыкновенный авангардист. А что касается таких картин, то вряд ли найдется не то что в городе, но, пожалуй, и в стране кто-нибудь, пишущий подобно Володьке. Он ведь много лет изучал корейскую живопись, различные техники. Экспериментировал, ошибался, находил. Это теперь он признан, а кто знал его десять или двадцать лет назад? Не каждый выдержит равнодушие чиновников от культуры. Вы же знаете, как было раньше, оригиналы нам ни к чему, нам давай понятное до самой последней точки. А тут Карчинский с его подражанием Ан Гену [2] и Кам Хиану [3] . И вместо кондовых портретов обычных русских баб и мужиков — горы Кымгынсан, как он увидел их у Чон Сона, или старая пагода, усыпанная цветами мэхва [4] в традициях школы О Моннена [5] .