Так было во сне. А наяву черепаха Мнеспешитьнекуда тоже все видела и слышала в перевернутом виде. И даже ноты в песенках, которые она пела по утрам, переворачивались так, что все знакомые мелодии становились пустым набором звуков.

Черепаха моментально переворачивала все слова и даже целые предложения. А тем, кто не знал об этом, казалось, что Мнеспешитьнекуда говорит на каком-то неизвестном иностранном языке. Она произносила: 'Тевирп'. Это значило: 'Привет'. Черепаха спрашивала: 'Алел как?' Это надо было понимать так: 'Как дела?'

Сначала черепаху Мнеспешитьнекуда плохо понимали. Постепенно к ее разговору стали привыкать. Носорог откликался, когда его называли ГОРОСОН. Крокодил отзывался в ответ на обращение ЛИДОКОРК. Нечего и говорить, что жаба была довольна, когда к ней обращались таким образом:

– Абаж, тевирп!

Прежде это звучало менее ласково и нежно:

– Жаба, привет!

Зверям так понравилось переворачивать слова во время разговора, что они чуть не перевернули наизнанку весь свои звериный язык.

Да что там звери? Даже мальчишки бегали по улицам и кричали:

– Ару! Ару? Ару!

А раньше они кричали:

– Ура! Ура! Ура!

Кто знает, каких бед натворила бы еще перевернутая черепаха Мнеспешитьнекуда, если бы однажды не подул Теплый Южный Ветер, вернувший ее в прежнее положение. Правда, кое-кто иногда и переворачивал слова по привычке. Но вскоре даже самым забывчивым и непослушным это разонравилось.

ЕЖИК, КОТОРОГО МОЖНО БЫЛО ПОГЛАДИТЬ

Все ежи на свете - колючие. Не правда ли? На них столько острых иголок, что не дотронешься даже. А по головке погладить - и вовсе нельзя. Поэтому их никто никогда и не приласкал ни разу.

Но одному доброму Ежику все-таки повезло. Как это произошло? А вот как.

Брел Ежик по лесу. Видит: пень торчит. А на том пеньке сидит Зайчонок и кашу манную из тарелки ест. И не просто ест, а столовой ложкой. Съел Зайчонок всю кашу и сказал:

– Спасибо, мама!

Подошла к Зайчонку мама Зайчиха, по головке лапкой погладила и похвалила:

– Молодец? Какой у меня воспитанный сынок растет? А Ежику, которого никто никогда не гладил так ласково, вдруг стало грустно. До того грустно, что он даже заплакал. Увидела Зайчиха, что Ежик плачет, и спрашивает:

– Кто тебя обидел?

– Никто не обидел, - отвечает Ежик.

– А почему тогда у тебя слезинки на глазах?

– Потому, что вы Зайчонка... погладили... лапкой.

– Разве тебя твоя мама не гладит?

– Не гладит. Никто меня не гладит.

– Я бы тебя, малыш, погладила, если бы... если бы ты не был таким колючим, - пожалела Ежика Зайчиха.

– Конечно, она бы тебя погладила, - вмешался Зайчонок.
– Но можно очень даже просто лапку уколоть.

– А если я не буду колючим?
– вдруг спросил Ежик.

– Тогда другое дело, - говорит Зайчиха.
– Но ведь это невозможно?

– Возможно?
– крикнул Ежик и стал кувыркаться, стал кататься по земле до тех пор, пока не нацепил на все свои иголки целый ворох опавших листьев. Он стал похож на пестрый разноцветный шарик.

Когда шарик этот подкатился к Зайчихе, она сразу не поняла, в чем дело. Но Ежик просунул сквозь листья черную кнопочку носа и пробормотал:

– Теперь я... совсем... не колючий. Правда? Зайчиха улыбнулась и погладила Ежика.

– Молодец?
– сказала она.
– Ах, какой находчивый Ежик растет?

КАК ДВЕ ЛИСЫ НОРУ ДЕЛИЛИ

Нашла лиса Хитроглазка нору. Большую, просторную. Нашла, обрадовалась и объявление повесила:

'ПОСТОРОННИМ ЛИСАМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН'.

Подмела она нору своим пушистым хвостом, как веником, и ушла в магазин за продуктами.

Дождалась лиса Рыжехвостка этого удобного случая. Объявление в кусты забросила и разлеглась в норе поудобней. Вернулась Хитроглазка. Видит: нору-то ее заняли. Только кончик рыжего хвоста наружу торчит. Сразу догадалась Хитроглазка, кто в нору залез без спросу.

– А ну вылезай, Рыжехвостка! Ты что - объявлений читать не умеешь?

– Каких объявлений?
– притворно пискнула Рыжехвостка.

– Обыкновенных?
– говорит Хитроглазка.
– Я же черным по белому написала: 'Посторонним лисам вход воспрещен'. Разве не понятно?

– Никакого объявления я не видела?
– соврала Рыжехвостка.
– И вообще почему ты ко мне пристала? Это - моя нора.

– Как же твоя, когда она моя?
– доказывает Хитроглазка.

– Ничего подобного. Моя!