– Ты просто не умеешь, - сказал я, постаравшись придать голосу как можно больше презрения.

Если бы Пифия могла, она пожала бы плечами.

– Двадцать лет спустя тебя устроит?

– На первых порах, - ответил я, торжествуя,

– Не пожалеешь?

– Еще что!

– Ну-ну...

Перед моими глазами сменялись стоп-кадры. Бон... Снова Бон... И еще раз Бон... Молодцеватый, не постаревший. С властным взглядом вождя! На газетных страницах - Бон. На развешанных повсюду портретах - Бон. Всюду - Бон! Огромный монумент - Бон! Бюст на столе - Бон!

А потом в кадре возник я. Я ли? В полосатой куртке до колен... На фоне зарешеченного окна... Худой, с землистым лицом... В толпе таких же полосатых людей...

По каким же полюсам разбросает нас жизнь! Властелин и узник...

– Нет! Нет! Нет!
– закричал я и обрушил кулак на Пифию. Повалил дым, дисплей погас.

Я ринулся прочь, словно хотел убежать от судьбы. "Пифия никогда не ошибается!" - билось в мозгу.

– Стой, руки вверх!
– послышался выкрик.

Не первый раз позволял себе такие шуточки Бон. Обычно я говорил: "Пошел к черту!", отводил рукой ствол револьвера и поворачивался к Бону спиной.

Теперь же я стукнул по револьверу, вложив в удар всю вырвавшуюся наружу ненависть.

Раздался выстрел. Бон упал.

– Не может быть!
– закричал кто-то моим голосом.
– Пифия не ошибается! Никогда не ошибается! Никогда! Никогда!"

Человек в полосатой пижаме умолк, обратил ввысь землистое лицо и вдруг закрыл глаза руками, словно увидел что-то страшное.

– Бон... Снова Бон... Везде Бон...

Затем побрел, машинально перебирая кубик Рубика, точно монах четки.

Негромко прозвенел звонок: в психиатрической лечебнице наступил тихий час.