Катастрофа, хотя я и наблюдал ее в иррациональном измерении, не прошла для меня бесследно, и это единственное, что, вроде бы, опровергает мое сумасшествие. Через несколько часов я почувствовал слабость, тошноту, головную боль и объяснил их эмоциональным шоком. Но врач экспедиции поставил поразивший его диагноз: "лучевая болезнь", к счастью, в легкой форме.

Я прошел курс интенсивной терапии и был списан на Землю.

Меня послали в санаторий, там окружили непривычной заботой. А я чурался общества, стремился к одиночеству, словно закоренелый мизантроп. Но я не был им. Во мне говорил инстинкт самосохранения. Общаясь, можно выдать себя, проявить ненароком свою "неполноценность".

Воспоминания сохраняли свежесть. Я мог бы в деталях описать одежду марсиан, рассказать об их обычаях, пристрастиях, образе жизни.

Будучи потусторонним наблюдателем, я видел и слышал все, что хотел. Это не было "подглядыванием в замочную скважину". Мы слишком различны, чтобы смущать или стесняться друг друга. Хотя и во многом схожи. Добавлю, что для марсиан меня не существовало. Я был словно бесформенное мимолетное облачко или дуновение ветерка. Ничто во мне не привлекало внимания. Возможно, я все время находился в их вчерашнем дне и наблюдал не настоящее, а успевшее миновать?

Я всерьез рассуждаю об этом. Иногда как о происходившем в действительности, но чаще как о навязчивом бреде, правдоподобно ее подменявшем.

Самое умное было бы сочинить фантастический роман. Жаль, что я не умею сочинять романы. И вообще не умею сочинять. Кажется, я ровным счетом ничего не умею...

И вот, каждое утро подхожу к зеркалу и всматриваюсь в отраженного человека, гадая, кто он: умалишенный либо избранник, удостоившийся истины?

Препарирую каждую черточку столь непохожего на меня супермена, а потом спохватываюсь и отхожу от зеркала с мыслью, что когда-нибудь разобью его вдребезги. Может, тогда избавлюсь от наваждения?

Ах, если бы это было так просто!

Однажды мне попался на глаза популярный журнал со статьей об известном психоаналитике-хирурге профессоре Греме. По словам автора он творил чудеса: разбирал на части психику пациента, исправлял (или заменял?) негодные и ставил на свои места.

Я никогда не верил восторженным журнальным статьям и поэтому принял информацию к сведению без энтузиазма. Но фамилия профессора меня заинтересовала. И к моим неотвязным размышлениям добавилось еще одно: тот это Грем или нет?

Похожая на робота сестра с лицом без выражения и голосом без интонаций пригласила меня в кабинет профессора. За столом, у окна, спиной ко мне сидел человек и что-то писал. И хотя я не видел его лица, мгновения оказалось достаточно, чтобы понять: это мой Грем!

Сутулая спина, волосы ежиком - традиционная докторская шапочка сидит словно на иголках...

Профессор обернулся и, ей-ей, обоих нас ударило током, только Грем, как всегда, сумел это скрыть, а я - нет.

– Здравствуй, старина, - произнес он буднично, как будто мы расстались, самое большее, вчера.

Кажется, я немного испачкал белоснежный профессорский халат и уж, во всяком случае, помял его, неуклюже тиская Грема в объятиях. Бывает так: люди теряют друг друга из вида, не встречаются годами, не переписываются, но остаются близкими друзьями. Наша дружба была из таких.

В тот день я был последним пациентом профессора. Мы проговорили до ночи. Как водится, вспоминали школьные годы, наш факультет, первые шаги на Марсе.

Грем почти не изменился, лишь слегка поседел и обзавелся очками с массивными дужками. Я заметил, что стекла в них без диоптрий, и гадал, зачем они, для респектабельности? И тут меня осенило: теперь Грему не приходится чесать за ухом ногтями, достаточно пошевелить очки - привычка вполне интеллектуальная!

А вот его излюбленная присказка сохранилась в неприкосновенности.

– Дыши носом, старина, - проговорил он, когда я, впервые нарушив обет молчания, рассказал о случившемся со мной на Марсе.
– От этого не умирают.

– Вылечишь?
– спросил я с надеждой.

– Не знаю, - ответил Грем, терзая очки.
– Я не уверен, что это были галлюцинации.

– Что же тогда?

– Не знаю, - повторил он.

– Скажи прямо: я сошел с ума?

– Не думаю.

– Можешь подробнее?

Он снял очки и принялся протирать и без того чистые стекла - удобная уловка, чтобы оттянуть ответ. Пытаясь унять волнение, я прошелся взглядом по кабинету. Прежде для этого не нашлось времени.

Кабинет Грема можно было принять за небольшой вычислительный центр: электронная аппаратура почти всегда безлика, не выдает своего назначения.

– Нет, - буркнул наконец Грем: покончив с очками, он, очевидно, не знал, чем занять руки.

– Ну и черт с тобой!
– крикнул я зло.

– Необходима операция... Сложная... В глубине мозга...