Шрифт:
В последних числах марта переводчики и караульные наши опять начали поговаривать о переводе нас из тюрьмы и что дело стоит только за некоторыми переправками в назначенном для нас доме.
1 апреля с утра японцы начали переносить наши вещи в дом, а после обеда повели нас в замок и представили буниосу, который в присутствии всех знатнейших чиновников города сказал нам, что теперь переводят нас из тюрьмы в хороший дом, в котором прежде жил японский чиновник, и что содержать нас станут гораздо лучше прежнего, а потому мы должны жить с японцами, как со своими соотечественниками [112] и братьями; с тем нас и отпустил.
112
Или, по переводу Алексея: «как со своими земляками».
Из замка пришли мы прямо в назначенный для нас дом, который находился почти против самых южных ворот крепости, между валом и высоким утесом, под коим расположена средняя часть города. Стоял он посредине обширного двора, окруженного высокой деревянной стеной, с рогатками наверху; двор был разделен пополам также деревянной стеной; одна половина, ближняя к утесу, была назначена для нас; тут стояли три или четыре дерева и несколько пучков тростнику, что, все вместе, японцы называли садом, когда показывали нам прелести нового нашего жилища, а лужу, в одном углу двора бывшую, величали озером [113] ; находившейся же в ней куче грязи давали имя острова.
113
Японцы большие охотники до садов и любят подражать природе. Прогуливаясь по городу, мы заходили в некоторые дворы и почти на каждом находили, литерально сказать, судя по величине, лужу, обсаженную зеленью и деревцами, в середине коей две или три кучи земли представляли острова, на которых местами лежали каменья, изображающие скалы и утесы, а инде посажен тростник; на воде же плавали суда и лодки, весьма грубо сделанные. Это мы видели у бедных людей, у которых и весь двор не более нескольких сажен в окружности; но у богатых есть сады прекрасные. Мацмайский климат, невзирая на выгодное географическое положение сего острова, от местных причин не благоприятствует садоводству; но мы знаем по описанию самих японцев, что на главном их острове, Нифоне, есть множество великолепнейших садов, принадлежащих князьям и вельможам, из коих многие полагают в том главное свое удовольствие, чтобы в их садах прогуливался народ и удивлялся чрезвычайной их красоте и пышности.
Сообщение с нашего двора, или «сада» (говоря согласно с японцами) на другой двор было посредством небольших ворот, которые всегда были на замке; они отпирались только, когда начальник сангарских войск или их дежурный офицер приходил осматривать наш двор или когда нас водили гулять. По ночам, от захождения до восхождения солнца, каждые полчаса караульные наши ходили дозором и осматривали вокруг всего двора, а с другого двора ворота были на дорогу подле самого вала и запирались только на ночь.
Дом наш, по направлению средней стены, также был разделен пополам деревянною решеткой, так что одна его половина находилась на нашем дворе, а другая на другом. В первой из них были три комнаты, разделявшиеся между собою ширмами, а во второй, за решетками, в одной части содержали караул, при одном офицере, солдаты сангарского князя, которые могли видеть нас сквозь решетку. От них к нам была дверь, но всегда на замке; солдаты были вооружены, кроме саблей и кинжалов, ружьями и стрелами, и офицер их почти беспрестанно сидел у решетки, смотря в наши комнаты.
Подле этой караульни, рядом с нею, также за решеткою, находилась небольшая каморка, в которой сидели посменно по два человека императорских солдат, коих настоящая караульня была за каморкою; они также могли видеть все, что у нас делалось; притом от них к нам дверь запиралась только на ночь; но они сначала и ночью приходили к нам по нескольку раз, а днем бывали у нас очень часто.
На нашей половине около дома была галлерея, с которой мы могли через стену видеть к югу Сангарский пролив, противоположный берег Японии и мачты судов, стоящих у берега [114] , а в щели стен видели и самые суда и еще одну часть города; к северу же видны были крепость и горы Мацмайские.
114
Город Мацмай стоит при большом открытом заливе и не имеет никакой гавани; но японские суда затягиваются к самому берегу и стоят за грядами каменьев, которые, останавливая волны, служат им защитой; в некоторых местах, по уверению японцев, глубина в малую воду простирается до четырех сажен, следовательно, очень достаточна для больших европейских коммерческих судов.
Теперь жилище наше во многих отношениях переменилось к лучшему. Мы могли по крайней мере наслаждаться зрением неба, светил небесных и разных земных предметов; также свободно прохаживаться по двору и пользоваться прохладой ветров и чистым, не вонючим воздухом. Этих выгод прежде мы не имели. Сверх того, и пищу стали нам давать, против прежнего, несравненно лучшую. Но все это нас нимало не могло утешать, когда только мы вспоминали о последних словах буниоса. Прежде, бывало, при всяком случае, расставаясь с нами, утешал он нас обещанием ходатайствовать по нашему делу и обнадеживал, что мы будем возвращены в свое отечество, а ныне уже и это перестал говорить, советуя нам почитать японцев своими соотечественниками. Что же это значило, как не то, что мы должны водвориться в Японии, а о России более не помышлять?
Японские чиновники и переводчики наши, по обыкновению своему пришедшие нас поздравлять с переменою нашего состояния, тотчас приметили, что дом не произвел над нами ожиданного ими действия и что мы так же невеселы, как были и прежде, почему и сказали нам: «Мы видим, что перемена вашего состояния не может вас радовать и что вы только и помышляете о возвращении в свое отечество: но как правительство японское ни на что еще в рассуждении вас не решилось, то губернатор нынешним летом, по прибытии своем в столицу [115] употребит все средства и зависящие от него способы склонить свое правительство дать вам свободу и отправить в Россию».
115
Во всех японских областях, не принадлежащих владетельным князьям, а зависящих от самого императора, бывает по два губернатора: один из них живет в своей провинции, другой в столице. Они сменяются погодно.
О намерении губернатора стараться в нашу пользу Теске говорил нам неоднократно и однажды, рассказывая, как много губернатор нам доброжелательствует и как хорошо он к нам расположен, открыл такое обстоятельство, которое понудило нас уйти непременно до наступления лета. Теске сказал нам, что на-днях губернатор получил из столицы повеление, которое он при нем распечатал. Но, прочитав, выронил из рук и в изумлении и печали повесил голову. Когда же он спросил его о причине, губернатор отвечал, что правительство не уважило его представления, коим испрашивал он позволение, буде русские корабли придут к здешним берегам, снестись и объясниться с ними дружески о существующих обстоятельствах; но вместо сего теперь ему предписывается поступать с русскими судами по прежним повелениям, то есть делать им всякий возможный вред и стараться суда жечь, а людей брать в плен, и потому, ожидая прибытия русских в Кунасири, приказано князю Намбускому [116] послать туда большой отряд войск под предводительством знатного военного чиновника, много артиллерии и разных снарядов, а равным образом укрепить и усилить и прочие приморские места.
116
Князь Намбуский – см. примечание 22.