– Я напомню вам. Он тогда звонил из кабинета Кедрова.

– О Кедрове я знаю, что это был простой работник в ИНО. С его телефона ко мне тоже нельзя было дозвониться.

Сегодня у Родоса это был уже третий допрос, и он сильно устал. Взглянул на часы - около двенадцати. Потом посмотрел на сидевшего перед ним жалкого и испуганного Ежова и понял, что сейчас вытягивать из него показания уже нет смысла. Надо заканчивать с этим делом, вызывать дежурную машину и ехать домой.

Родос вышел из-за стола, схватил левой рукой Ежова за волосы, а правой наотмашь ударил по лицу.

– Все, с враньем мы закончили. У тебя есть два дня, чтобы хорошенько подумать о шпионской работе с Мнацакановым, вспомнить все подробности. И особенно как ты предупредил его в кабинете у Дуилова о том, чтобы он не давал показаний. Если еще будешь врать и издеваться надо мной, голову сверну.

2 июля 1939 года

Видимо, обещание Родоса свернуть своему подследственному голову подействовало на Ежова. На следующем допросе он практически диктовал свои показания.

– Когда и каким образом Мнацаканов вышел на шпионскую связь с вами?

– Это было в 1935 году, когда я во второй раз приехал в Вену лечиться от болезни легких.

– Вы были там до этого, когда?

– В 1934 году, был один, а на следующий год поехал уже с женой. Лечился я все время у знаменитого профессора Нордена.

– Вас вывела на него немецкая разведка, он их агент?

– Нет. Меня к нему направил кремлевский лечупр. У него лечились многие ответственные работники и их жены. Он несколько раз был в Москве, еще в двадцатых годах. А с немецкой разведкой Норден вряд ли связан. Мне говорили еще в Москве, что этот профессор монархист и поклонник Франца-Иосифа, Гитлера не любит, поэтому и переехал из Берлина в Вену, чтобы его фашисты не могли преследовать. А потом, он очень старый.

– Расскажите о вашей первой поездке в Вену, с кем вы там встречались?

– В Вене меня встречал Слуцкий. Он получил на этот счет специальное указание от Ягоды.

– От Ягоды? Это интересно. Вы сами просили Ягоду об этом?

– Нет. Об этом я с Ягодой не разговаривал. Тогда я был завотделом ЦК и в Австрию ездил под другой фамилией. Поэтому ЦК давало указание Ягоде, чтобы он распорядился об обеспечении моей безопасности.

– Ну и кто же эту безопасность вам тогда обеспечивал, Мнацаканов?

– Нет, тогда Мнацаканов в Вене еще, по-моему, не работал. К Нордену меня возил сначала сам Слуцкий, а потом, два раза, какой-то сотрудник. Честно говорю, фамилию его я не помню и больше никогда не встречал.

– А когда же на вас вышел Мнацаканов?

– В тридцать пятом. Он встретил нас с Евгенией Соломоновной на вокзале и отвез в полпредство к Слуцкому. Потом возил к Нордену и показывал город. Был очень вежлив и любезен с нами.

– Еще бы. От имени немецкой разведки он связался с вами по паролю?

– Нет. Он передал мне привет от Артнау, и я все понял. Тут же сообщил ему секретную политическую информацию.

– Какого рода?

– Я сейчас точно не помню, но, по-моему, Мнацаканова интересовали сведения о промышленности и о вооружении Красной Армии. Незадолго до этого я возглавлял отдел промышленности ЦК, и эти сведения мне были хорошо известны. Наверное, немцы поэтому и поставили мне такие вопросы.

– Он давал вам задания подрывного и вредительского характера?

– Да, давал. Но в общем плане.

– Что значит "в общем"?

– К тому времени я уже был секретарем ЦК, заведующим отделом руководящих парторганов, председателем Комиссии партийного контроля и председателем комиссии по загранкомандировкам. Немецкая разведка хорошо знала об этом, и я получил от Мнацаканова задание вредить на этих должностях, подрывать партийную работу.

– Конкретнее.

– Ну как вам сказать. В моих руках тогда была фактически вся работа по выдвижению руководящих кадров. Разбору их деятельности, наказанию, направлению для работы за границу. Вот я и делал все, что мог сделать на этих должностях вредитель. Направлял на руководящие должности слабых в профессиональном, и политическом, и моральном отношении людей, которые могли развалить производство, сорвать выполнение пятилетки. Скомпрометировать партию. В комиссии по партконтролю я поставил дело так, чтобы покрывать и не показывать враждебных партии элементов, а настоящих партийцев, которых кто-то оговорил, лишать партбилета и всячески задвигать. За границу старался направлять тех, кто скорее всего мог стать там шпионом или невозвращенцем.

– Какой же вы все-таки негодяй, Ежов, - с удовольствием процедил сквозь зубы Родос.
– Да вам же после этого нет места на нашей земле.

– Я понимаю, что нанес огромный вред партии и стране, полностью раскаиваюсь в своих преступлениях и готов понести за них заслуженное наказание, - заученно произнес Ежов, испуганно посмотрев на следователя.

– С женой Мнацаканова, Эрной Бошкович, вы были знакомы?

– Да, он познакомил нас с ней в Вене.

– Вы знали, что ее первый муж - польский шпион и она сама работает на польскую разведку?