– Сойдет,- решили ребята.

И с винтовкой в руках я встал у дверей в промерзшем насквозь вестибюле.

Вечером появились три командира - стройные, отлично одетые, с яркими поперечными полосками на шинелях. Вслед за ними вошел плотный, с седыми усами человек в бекеше и с шашкой на узком ремешке. Помня указание начальника курсов, я штыком преградил дорогу.

– Ваш пропуск!

Гость удивленно оглядел меня:

– А вы знаете, кто я?

– Знаю, но у нас без пропуска входить нельзя.

Главком нахмурился:

– А образец пропуска у вас есть? Покажите мне его.

Я растерялся. Пропусков у нас вообще не было...

– Вызовите разводящего,- приказал главком.

Облегченно толкаю дверь в бывшую швейцарскую, где отдыхали караульные. Оттуда выскочил курсант Василий Кузнецов, служивший солдатом еще в царской армии. Чеканным шагом он подошел к главкому, четко доложил о порядке в карауле.

Лицо главкома немного смягчилось.

– Молодец, сразу виден бывалый боец.

Но все испортил начальник курсов. Выйдя на лестничную площадку второго этажа, он крикнул:

– Внимание!

– Что за команда?
– спросил главком.

– Так принято у нас в авиации.

– Слышите: "У нас в авиации!" - повернулся главком к сопровождавшим его командирам.- А я думал, в авиации такие же порядки, как во всей Красной Армии. Между прочим, я впервые вижу, чтобы командир встречал начальство с площадки второго этажа. Вы бы уж еще выше - на третий забрались. Для солидности...

Главком приказал вызвать начальника военных учебных заведений Джикия (впоследствии возглавившего строительство Волховской гидростанции). Вместе они обошли все помещения. В старательно прибранных комнатах курсанты трудились над чертежами. Побеседовав с нами, главком спросил Хондошко:

– Почему люди у вас одеты во что попало?

Начальник объяснил, что курсы, по существу, еще никому не подчинены и поэтому вещевого довольствия не получают.

– Что, они и в вашу систему не входят?
– спросил главком у Джикия.

– Нет. Они же авиационные...

– А разве авиация существует отдельно от Красной Армии? Запомните: с нынешнего дня курсы подчинены вам, и вы лично отвечаете за порядок в этом очень важном для нас учебном заведении.

С того дня в нашей жизни многое переменилось. Мы получили кое-что из обмундирования. Улучшилось питание, хотя по-прежнему жили мы и в голоде и в холоде: страна поднималась из разрухи. На курсах был наведен образцовый воинский порядок.

Большое место в нашей учебе занимали практические занятия. Учебное летное подразделение курсов базировалось на окраине города в районе Новой деревни. Здесь, в ангаре, инструкторы вместе с нами разбирали и собирали видавшие виды трофейные самолеты. Были у нас и отечественный самолет "Лебедь", и летающая лодка конструкции Д. П. Григоровича. Эти машины строились на заводе "Красный летчик", куда мы тоже ездили на практику. Завод небольшой, по существу полукустарные мастерские. Ни о каких конвейерах тогда, конечно, не мечтали, самолет собирался просто на деревянных козлах, установленных на площадке-стенде. Сюда же доставлялись из соседних цехов готовые части машины фюзеляж, крылья, хвостовое оперение, шасси, двигатель. Так создавалось несколько машин в месяц. Мы работали с энтузиазмом, входя в состав рабочих бригад, собиравших самолеты.

Как-то весной мне и Горбунову сказали:

– Завтра с утра отправляйтесь на аэродром.

Добирались, как всегда, на трамвае. В ангаре оделись в комбинезоны, выдали нам и очки, и толстые пробковые каски.

– Сегодня вы летите.

Помогаем механикам выкатить на взлетную площадку "Вуазен", старенький аэроплан французской конструкции - колымагу на четырех колесах. Открытая кабина его балконом выдвигалась впереди двух крыльев, расположенных одно над другим и скрепленных вертикальными стойками, множеством плоских металлических расчалок, острых, как ножи. Звездообразный с водяным охлаждением мотор располагался позади крыльев и вращал толкающий винт.

И вот мы в самолете. Летчик сел впереди нас, мотор оглушающе взревел, все вокруг затряслось, запрыгало. Когда взлетели, трясти стало меньше. Оглушенные шумом мотора и свистом ветра в расчалках крыльев, мы летели над Петроградом! Внизу проносились крыши домов, серо-голубая лента Невы. Высота, метров двести, и скорость, сто километров в час, ошеломили нас. Внизу все казалось нереальным. В груди холодело от страха. Не успели мы сколько-нибудь прийти в себя, как земля стала приближаться. Все четыре колеса самолета коснулись травы, летчик изо всех сил потянул на себя рычаг тормоза, раздался визг, скрежет. Машина остановилась, мм выбрались на землю, взволнованные и счастливые.

Летчики соседней истребительной эскадрильи поглядывали на нас с улыбкой.

– Ну как, увидели небо?

– Нет,- признался Горбунов.- Больше вниз смотрели.

– Эх вы, вояки!

Мы не обижались на дружеские шутки пилотов. Это были заслуженные воздушные бойцы, летали они на новейших по тому времени самолетах. А командовал ими военлет А. Кожевников, впоследствии крупный авиационный военачальник. Летчики относились к нам хорошо, охотно помогали советами, делом.

Крепко подружился я тогда и со своими товарищами по учебе. Люди были разные: и необстрелянные, вроде нас с Горбуновым, и уже довольно опытные, хлебнувшие лиха на фронтах. Я уже упоминал Василия Кузнецова, старшину нашего курса. До революции он работал токарем, в гражданскую войну - авиационным механиком. Никто, конечно, и не помышлял тогда, что этот молчаливый парень с крепкими ладонями мастерового позже станет заместителем наркома авиационной промышленности, генерал-лейтенантом.