Это он произнес почти уже через плечо, и тотчас вся верховодимая им компания зашевелилась и затолкалась прочь через прихожую к выходу. На миг на лестнице стало опять очень шумно и людно, смех и говор раздались вновь, затем хлопнула квартирная дверь и шум отдалился. Когда он затих внизу, Кис перевел дух: он с ужасом вообразил себе, что проклятый Лёнчик останется. Он так же, как и Гаспаров, не понимал, зачем Ёла звала его, и постарался даже не заметить и выкинуть из головы то, что под конец Лёнчик посулил еще при случае вернуться.

И в самом деле: после ухода Лёнчика не только Кис, но и все, было похоже, вздохнули вольней. Переглядываясь украдкою так, словно восстанавливали утраченное единство, впрочем, видя и то, что общий разговор еще быть не мог (он, собственно, вряд ли был кому-нибудь нужен), все занялись покамест каждый на свой лад. Тристан стал менять в магнитофоне ленту, Ёла вспомнила кстати об обязанностях хозяйки и ушла на кухню греть чай - время для пирога и торта давно уже приспело, - Пат выдвинул на середину studio из угла круглый жестковатый пуф, редко вообще участвовавший в хозяйственной жизни дома и потому пыльный, и, поместившись на нем лицом к дивану, стал болтать со Светой и Ирой, Кис же, ища занятия, оглянулся - и как раз вовремя, чтобы встретить взглядом Гаспарова, который вышел наконец из-за шифоньера, неся злосчастные гвоздики стеблями вверх. Пунцовый свет лампы осветил худую фигуру его: он попал в полосу света, падавшего краем из-под стола, и, тотчас его заметив, Ёла тоже поспешно явилась на пороге кухни.

– Ah, Serge!
– с веселым раскаянием воскликнула она, лукаво вскидывая округлившиеся брови.
– Je l'oubliais completement... Excusez du peu, mon ami!* - Она забрала у него цветы и, прихватив по дороге с трюмо тётушкину вазочку (очень хорошенькую, из тех, что только и жди от мужчин), отправилась набирать в ванной воду. Кис, наблюдавший всю сцену с немым участием, оживленный, кроме того, французскою речью Ёлы и от нее сразу повеселевший - Ёла заговорила по-французски не без расчета на его снобизм, - благосклонно кивнул Гаспарову.

– А propos, - грассируя, произнес он.
– Я тут узнал стороной, что, кажется, в этот раз поторопился удрать с урока. Говорят, ты держал речь?

Гаспаров слабо усмехнулся.

– Ну... если это можно назвать речью, - признал он скромно. Осведомленность Киса ему польстила. Он, кстати же, был не прочь поговорить с ним о чем-либо, хоть и об этом, в особенности еще потому, что остерегался слегка какой-нибудь новой заминки.

– Так-с. Однако ж, по слухам, Горгоночка сегодня окаменела наконец сама, - продолжал неторопливо Кис, смакуя тонкость намека.

– Горгона?
– Гаспаров взглянул на него с удивлением, отчасти, впрочем, деланным.
– Может быть; но она, мне кажется, была довольна...

– Ха!
– хмыкнул вдруг Пат, поворачиваясь в их сторону, и даже хлопнул себя ладонью по колену.
– Будет врать-то! Оттаскал за бороду Толстого так т(к и говори. "Была довольна"!!
– Он вдруг весело и громко захохотал.

– Я, по крайней мере, не этого хотел, - оправдался Гаспаров, еще больше удивившись веселости Пата, а также и тому, что тот вообще проявил интерес к участи классика: литература занимала его в последнюю очередь в жизни.

– Ну-с, это тут не главное, положим, - заметил с важностью Кис, многозначительно сдвигая брови.
– Тут, вот видишь ли, любопытен уже самый предмет. Признаться, я пожалел даже... впрочем, я это уже говорил; да, так вот: что, собственно, у тебя там вышло с Львом Николаичем?

– Подождите, не спорьте еще, - попросила Ёла, выходя из ванной с вазочкой и цветами в руках.
– Я тоже хотела слушать.
– Вазочку она унесла в "келью".

– Да мы, может быть, вовсе спорить и не станем, - возразил Гаспаров.
– И к тому же, - он неуверенно посмотрел вокруг, - всем наверное... не интересно?

Всем и в самом деле не было интересно. Мало того: увидав действительную опасность попасть на литературный спор, слишком уже напоминавший продолжение урока, все еще скорей оживились посторонними делами, приняв вид равнодушия к разговору между Гаспаровым и Кисом. Исключение, правда, составил Пат и с ним вместе вежливая Ёла, озабоченная вообще необходимостью занять гостей; но и со стороны Пата это уже было странно. Он, очевидно, имел в виду какой-то свой интерес, вмешиваясь в ход беседы, и слишком явно преследовал цель, далекую от Толстого, так что Гаспаров отметил это про себя мимоходом, присматриваясь к нему. Как ему показалось - может быть, не напрасно, - он понял Пата вполне.

Пат, между тем, предпочитавший всегда быть в курсе чужих дел, нежели докучать кому-либо своими, наделен был, действительно, чертой, хотя и тайной - во всяком случае оберегаемой от лишних глаз, - но известной тем, кто близко знал его. При общей своей веселости и безвредности нрава, а также при внешнем добродушии Пат иногда намеренно, но словно бы невзначай любил стравить кого-нибудь друг с другом и после посмотреть, что из этого выйдет. Сегодня эта его черта разыгралась уже в полной мере. Ему удалась штука (как он ее про себя называл) с Лёнчиком и Светой, и теперь он, увлекшись было мыслью напустить еще Гаспарова на Киса, принялся как раз раскидывать в уме план, когда увидел, что толку не выйдет. Прежде всего, "самый предмет", вопреки кисовым уверениям, не вызывал должного задору. К тому же и Гаспаров, по всему судя, никакой охоты спорить не имел, а, напротив, вгляделся в Пата с таким любопытством, что тот тотчас же махнул в душе на все рукой, рассудив за лучшее подождать до следующего раза; у него и вообще были вкус и сноровка. Кис же, разумеется, по простоте своей ничего этого не заметил.