Это дала сигнальный выстрел "Аврора". Условный знак к штурму.

Словно подхваченные волной, солдаты и красногвардейцы поднялись, кинулись к Зимнему. Цепь за цепью катились лавины бойцов. Из ближних улиц открыла стрельбу артиллерия. Трещали пулемёты. С рёвом выехал на Дворцовую площадь броневик, поливая огнём дровяные баррикады, заградившие Зимний. И юнкера побросали оружие и побежали во дворец.

– Ура!
– кричали, преследуя юнкеров и офицеров, красногвардейцы и солдаты.

– Ура!
– Они расшвыривали поленья, карабкались на баррикады, соскакивали на ту сторону.

– Ура! Да здравствует рабочая революция!

Красные отряды ворвались во дворец. И... зарябило в глазах. Роскошь-то, богатство-то, золото, блеск! Коридоры, коридоры, комнаты.

Сотни комнат и залов. Хрустальные люстры, бархат и шёлк, картины и статуи, драгоценная мебель, зеркала.

Какой-то красногвардеец пырнул штыком зеркало в золочёной оправе. С хрустом брызнули осколки стекла.

– Сдурел?!
– закричали на красногвардейца.
– Нынче это не царское добро. Наше, народное.

– Товарищи, соблюдайте революционный порядок!
– забравшись на бархатный стул, агитировал командир отряда.

Красногвардейцы и солдаты катились дальше, дальше, из комнаты в комнату, из зала в зал. Винтовка наперевес, рука на затворе. Самые смелые и руководители впереди: Антонов-Овсеенко, Еремеев, Подвойский... Дворцовые служители, в синих ливреях с позументами, в ужасе пятились. Министры Временного правительства сбились в одном зале. Юнкера защищали их.

– Юнкера, офицеры, сдать оружие. Господа министры, вы арестованы.

Была глубокая ночь, но в Смольном ярко сверкали огнями все окна. Люди толпились на лестницах, и в коридорах, и в комнатах. Все были возбуждены. Нетерпеливо ждали вестей. Что на Дворцовой площади? Как идёт бой?

И Ленин, полный ожиданий, был в Смольном. По виду спокойный, проводил совещание.

Громко стуча каблуками, вошёл председатель Военно-революционного комитета Подвойский. Лицо залубенело от октябрьской стужи и ветра. Откозырял по-военному.

– Товарищ Ленин! Докладываю, Зимний взят.

Ленин вскочил. Подошёл. Обнял Подвойского крепко-крепко.

ПЕРВЫЙ ДЕКРЕТ

Вторые сутки члены Военно-революционного комитета работали без отдыха, Антонов-Овсеенко, Бубнов, Дзержинский, Подвойский, Свердлов, Сталин и много других большевиков. Вторую ночь Владимир Ильич не сомкнул глаз. Надежда Константиновна поглядела на его радостное и живое, но такое осунувшееся лицо и вздохнула.

– Отдохнуть Владимиру Ильичу надо бы, а дома-то у нас нет. К нашим далеко. Ума не приложу, где его устроить, - сказала она Бонч-Бруевичу.

Бонч-Бруевич был товарищем и помощником Ильича с женевских времен. Писал в газету "Искра". Переправлял из-за границы партийную литературу русским рабочим, а в 1905 году - оружие.

– А моя квартира на что?
– воскликнул Бонч-Бруевич.
– И недалеко, и спокойно.

И сейчас же потащил Владимира Ильича с Надеждой Константиновной к машине, которая стояла у Смольного.

Владимир Ильич как сел на заднее сиденье, так и уснул. А когда приехали через четверть часа, проснулся будто ни в чём не бывало.

– Поужинаем чем бог послал, - сказал Бонч-Бруевич.

Тихонько, чтобы никого в квартире не разбудить, они собрали на стол. Хлеба нашлось, кусочек сыра да молоко.

– Великолепный ужин!
– похвалил Владимир Ильич.
– А есть как хочется!

И они стали ужинать и всё вспоминали, что произошло за эти дни, какие события. Рабочая социалистическая революция свершилась. Теперь навеки ей будет наименование: Великая Октябрьская социалистическая революция!

Они размечтались о будущей жизни и опять забыли про сон. Хозяин наконец воспротивился:

– Ложитесь, а то ведь свалитесь, Владимир Ильич! А вам сейчас болеть воспрещается.

И он проводил Владимира Ильича в свою комнату, где у окошка стоял письменный стол. Владимиру Ильичу без письменного стола да без пера невозможно. Надежду Константиновну положили спать у хозяйки на диване.

Владимир Ильич погасил электричество. Но уснуть не мог. Совершенно не мог! Мысли толпились в голове. С завтрашнего дня надо строить новое государство. Будет первое в мире рабоче-крестьянское государство. Не бывавшее никогда, во всём свете, нигде.