Константин Иванович почитал лирику занятием никчемным, отвлекающим очерковую прозу от нужд людей; и право, о каких красотах природы могла идти речь, когда погибала Россия и надо было во весь голос об этом кричать.

Защищали меня, как могли, мои новые дружки по семинару, и в первую голову, конечно, Шерман. Сам же он был тогда на слуху: в почитаемом всеми журнале Твардовского "Новый мир", как раз незадолго до этого, появился очерк "Под стальным парусом" - о мастерах-самородках, которые, не разбирая бурильной установки, а это огромная металлическая вышка, переправили ее за сотню верст на плоту, по воде. Все понимали, хоть впрямую и не было написано, что умельцы, затеявшие эту авантюру, крепко рисковали и не только заработком, работой, но и собственной жизнью.

Меня из-за опоздания поместили в прихожей, рядом с туалетом, у семинариста Алексея П., чуть лысеющего, но ухоженного, надменного, с этакими барственными манерами, завсегдатая литературных посиделок...

Я терялся и робел, когда он, обращаясь на "ты", делал мне замечания. Его все раздражало: мой кашель, скрип стула, даже шелест бумаг на моем столике... Это мешало его творческому процессу. О том же, что он сотворил, я узнал чуть позже, когда прочитал тонюсенькую его бро-шюрку, изданную где-то на Кубани, с названием многообещающим: "Побеждает тот, кто прав".

В книжке рассказывалось о молодых комбайнерах, которые борются за повышенный урожай и вызывают друг друга на соревнование. Один из них честно убирает хлеба, а другой не очень честно, потому что любит выпить, погулять, и поэтому он не прав. Но в итоге они оба работают как надо и побеждает дружба.

Где-то в середине семинара, затюканный моим суровым учителем Константином Иванови-чем, замордованный соседом, намылился я бежать из Комарова и билет купил... Но меня удержал Шерман.

– Тебя когда-нибудь в жизни задарма поили-кормили? Да на такой даче? спросил он сурово.

– Нет, - сознался я.

– И меня нет. Весь день в редакции горбишь, а вечером там же в прокуренном кабинете пытаешься что-то накропать... Я и спать приспособился на столе, под головой подшивка... Только вот газеты... В них такое, голова по утрам дурная!

Я сознался, что у меня дежурочка в общаге... Кровать, тумбочка... И мы с женой... Елку на Новый год прикрепили к потолку, вниз вершиной...

– Вот!
– Борода его мощно заколыхалась.
– Это не тебе надо уезжать, сказал он в сердцах, - а этому... Да и специалист он, как выяснилось, совсем в другом жанре...

По окончании был устроен прощальный вечер, после которого семинаристы поймали Алексея П. и так изметелили, что он слег в больницу. Никаких там опасных травм и не оказалось, положили на всякий случай, а Дом творчества сразу опустел: разъехались все, кроме меня, оттого что не успел заказать билета.

Я навещал побитого Алексея П. в местной поселковой больничке: лицо в синяках и подте-ках, один глаз заплыл... Было его немного жалко.

Он всхлипывал, жаловался на судьбу, на врачей, на милицию, грозил немыслимыми карами Константину Ивановичу, Шерману и остальным, обещая всех, кроме меня, засадить в тюрьму...

С Алексеем П. жизнь сводила меня и дальше, а однажды он попросил рекомендацию в Союз писателей, прислав упомянутую брошюру про комбайнеров. Я отказал, но он преследовал меня долго по телефону, упомянув, что работает в таких местах, с которыми бы мне лучше не ссорить-ся. Полагаю, что он и вправду там ну не то чтобы работал, а скорей подрабатывал.

Шерман, как выяснилось, и правда был организатором избиения. Он поведал простодушно, когда мы следующей зимой встретились в Москве, что лупили они Алексея П. втроем, хотя на такого дохляка хватило бы и одного. Но жаждущих было еще больше. Уж очень у всех накипело. И за его стукачество, и за бездарность, и, конечно, в первую очередь за говняный характер...

Но и далее, как я узнал, бивали Алексея П. не раз, не два. Мне достоверно известен случай, когда в переделкинском Доме творчества тоже братцы литераторы: Валерий Осипов, автор "Неотправленного письма", и поэт Олег Дмитриев, - оба, кто помнит, здоровяки, - ворвались к нему в комнату, заперли ее изнутри и стали его учить уму-разуму... Блажил он, по отзыву свидете-лей, как резаный, на всю округу. А когда прибежала администрация, даже вызвали по телефону милицию и собирались с помощью слесаря вышибать дверь, ключ повернулся и Валерий с Олегом, загадочно посмеиваясь, прошествовали по коридору к себе в комнату допивать початую бутылку...

Только бросили на ходу: "Подмойте его, обосрался!"

Пострадавший был целехонек, но от страха не мог произнести ни слова... От него и правда смердело.

Время от времени встречая Алексея П., я не перестаю удивляться его живучести, везде он свой, в первых рядах, и на банкетах, в поездках за рубеж, среди получателей благ, даже орденов...

Но правда вдруг выяснилось (это дело от Союза писателей расследовал в ту пору Григорий Поженян), что стащил Алексей П. чужие награды как самый примитивный жулик у погибшего на фронте однофамильца и долгие годы выдавал за свои. Погорел, как и бывает, от жадности, когда потребовал еще больших льгот...