— Я играла во многих ваших пьесах… и я люблю их.

Чиверел торопливо порвал два конверта и письмо от женщины, приславшей ему пространную идиотскую заявку на пьесу о переселении душ.

— Но тем не менее я занят и не желаю вас видеть.

— И даже взглянуть на меня не желаете? — недоверчиво спросила девушка.

— Да, — ответил он сердито, не оборачиваясь. — Прошу вас немедленно уйти.

Последовала пауза — странная, недолгая пауза.

— Вы пожалеете, что сказали это, и очень скоро. — Она говорила с необъяснимой уверенностью. Чудная девица; голос как будто неплохой; но он все же не собирался замечать ее существование. Он слышал, как она ходит по комнате, и не мог понять, что она собирается делать. Потом она сказала, к его изумлению:

— Смотрите, перчатка опять на полу. Даже привидения за меня. Берегитесь!

Он услышал звук закрывшейся за ней двери, но еще некоторое время сидел неподвижно. А когда встал, то обнаружил, что она взяла фехтовальную перчатку из шкафа, дверца которого была открыта, и швырнула ее на пол, словно бросая вызов. Какая–нибудь давным–давно почившая и позабытая Розалинда носила эту перчатку, и он рассматривал и разглаживал ее с меланхолической нежностью. Когда там внизу, на сцене, впервые надели эту перчатку, ярко–зеленую с алым, Арденнский лес, где «время они проводили беззаботно, как, бывало, в золотом веке» [1] , не казался таким далеким, таким безвозвратно утерянным, каким он кажется сейчас ему, равнодушному, утомленному человеку в полуразрушенном мире. В этой нелепой перчатке было что–то бесконечно женственное, она словно светилась отраженным светом того Театра, который некогда очаровал его, а теперь казался унылой площадкой для игр. Он собирался отнести ее на место, туда, где ей полагалось быть, но вместо этого неожиданно для себя положил на стол, а сам дочитал письма, написал короткую записку приятелю и нудное длиннейшее письмо своему агенту; часть писем он отложил в сторону, а остальные порвал к выбросил. Перчатка снова и снова притягивала его взор, и в ее ало–зеленом великолепии ему чудилась какая–то насмешка.

Чиверел опять услышал звук отворяемой двери и на этот раз стремительно обернулся, готовый растерзать наглую девчонку. Но это был Отли.

— Пришел доктор Кейв, мистер Чиверел.

— Прекрасно! Зовите его сюда. — Чиверел встал из–за стола. — Да, постойте, если после приема у вас осталась капля спиртного, спросите доктора, что он выпьет.

Отли ухмыльнулся.

— Само собой разумеется. Он не откажется от виски с содовой. А вы, мистер Чиверел?

— Нет, увольте. Но стакан воды мне может понадобиться, так что если вам нетрудно…

Стремительно вошел доктор Кейв, крупный, добродушный человек.

— Я подумал, что надо мне заглянуть сюда и потолковать с вами, прежде чем вы примете это лекарство. — И он достал небольшой флакончик белых таблеток с тем торжествующим видом, который многие доктора напускают на себя в таких случаях, словно они сию минуту сотворили чудодейственное лекарство прямо из воздуха.

— Очень вам признателен. Садитесь, пожалуйста, доктор, выкурите со мной сигарету и выпейте чего–нибудь.

Доктор Кейв хлопнул себя по колену и улыбнулся.

— Я сказал Отли, что, пожалуй, рискну выпить стаканчик виски с содовой.

— Он взял предложенную сигарету и закурил. — Я бы хотел, чтобы вы, если можете, посидели в этом чудном большом кресле еще часок—другой.

Отли принес виски с содовой и стакан воды.

— Прошу вас, джентльмены. Я послежу, чтобы вам не мешали.

— Спасибо, — сказал Чиверел. — А потом загляните сюда ненадолго — после того, как доктор уйдет.

— А это будет очень скоро, — сказал доктор Кейв. — Ведь я занятой человек. — Он подождал, пока Отли выйдет из комнаты, и поднял свой стакан.

— За успех вашей пьесы! Хм, оно, пожалуй, лучше того виски, которое мне удается добыть — когда удается. Вы, театральные люди, знаете, где его берут. Славный малый этот Отли, верно? Иногда я его вижу в нашем маленьком клубе. Он здорово управляется с этим старым театром, как вы находите?

Чиверел сказал, что и он того же мнения. Потом он откинулся назад и на секунду закрыл глаза, неожиданно почувствовав себя опустошенным и измученным; это сразу же снова превратило его посетителя во врача.

— Итак, мистер Чиверел, — заговорил он профессиональным тоном, — я помню ваши слова о том, что в течение ближайших нескольких дней вы не сможете отдыхать столько, сколько полагается. У вас очень низкое давление. Не хочу сказать — опасно низкое, я недостаточно хорошо вас знаю, чтобы говорить так; но все же оно съехало порядком, и вот вам результат: депрессия, упадок сил. Впрочем, тут могут быть и другие факторы…

— Какие именно?

— Нервные или психические, — ответил доктор. — Потеря энергии — любопытная штука. Но я не психоаналитик, — поспешно добавил он. — Все, что я действительно знаю, — это то, что переутомление может вызвать у вас серьезное нервное расстройство. Вы ведь уже не молоды, и стоит ли убеждать самого себя, что это не так?

— Я и не убеждаю, — чистосердечно сказал Чиверел и нетерпеливо заерзал в кресле.

Доктор Кейв показал ему таблетки.

— Я вам уже говорил утром, что это средство новое. Не буду делать вид, что я много о нем знаю. Но я думаю так: вам сейчас надо принять две таблетки и тихо посидеть часок в этом кресле; расслабьтесь, ни о чем не беспокойтесь, и увидите, как спокойно пройдет у вас вечерняя репетиция. А утром примете еще парочку.

— Хорошо, — сказал Чиверел, вытряхивая из флакончика две таблетки.