Приближался конец лета, и вместе с ним наступал срок, намеченный фашистской верхушкой для нападения на Польшу. Благоприятствовала ли международная обстановка новому акту агрессии в Европе? Что думали об этом в Берлине?

Центральная проблема германской "большой стратегии" на последнем этапе перед второй мировой войной заключалась не столько в том, чтобы отыскать кратчайшие пути к победе над Польшей - в рейхсканцелярии и в генеральных штабах не сомневались: вермахт добьется на Востоке быстрого успеха, - сколько в определении возможной позиции Англии и Франции при нападении Германии на Польшу.

Война с Францией и Англией составляла одну из важных составных частей программы завоевания мирового господства. Но германские стратеги не хотели начинать эту схватку во время агрессии против Польши. Они предпочитали и дальше вести дела таким образом, чтобы громить и поглощать европейские страны порознь, последовательно, одну за другой, отделяя всех друг от друга.

Проблема сводилась к вечному и всегда сверхострому для Германии вопросу: война на один фронт или против коалиции держав, мощь которых будет возрастать?

Для политиков и стратегов третьего рейха эта центральная проблема оказалась нелегкой. Они понимали вероятность вступления Англии и Франции в войну при нападении Германии на Польшу, но и верили в возможность какого-то нового Мюнхена. Партийная и военная верхушка отдавала себе отчет: конфликт с западными державами во время польского похода может оказаться неизбежным. Но со свойственным ей стремлением верить больше в желаемое, чем в действительное, она думала и о возможности локализовать его.

11 апреля появился вариант директивы "Вейс" за подписью Гитлера. В нем излагалась основная политическая установка: ограничиться войной с Польшей. Такая возможность, по мнению Гитлера, существовала "в связи с внутренним кризисом во Франции и логически вытекающей отсюда сдержанностью Англии"{76}. Но следующая его директива - от 10 мая - содержала указание германскому флоту и авиации подготовиться к непосредственному началу экономической войны против Англии и во вторую очередь против Франции путем блокады их с моря и массированных воздушных налетов "на те экономические центры, разрушение которых сильнее всего подорвет военно-экономическое положение противника"{77}.

Специальная инструкция Редеру гласила: "Флот должен провести свою собственную подготовку к войне против британского и французского торгового судоходства... За разрешение этой проблемы надо браться в соответствии с существующей политической ситуацией и с учетом возможных коалиций противника в военное время"{78}.

Следовательно, война с коалицией еще в ходе агрессии против Польши, примерно с мая 1939 г., стала считаться одним из вероятных вариантов конфликта.

Изменение оценок от апреля до мая определялось тем, что правящие круги Англии и Франции, обеспокоенные угрозой дальнейшей экспансии рейха в Юго-Восточную Европу и под нажимом общественного мнения в своих странах, именно в это время дали гарантии помимо Польши еще Румынии, Греции.

Гросс-адмирал Редер и его штабные офицеры знали: флот не имеет сил, необходимых для сколько-нибудь успешной длительной борьбы против Англии. Действующий германский план строительства флота предусматривал, что только в 1944-1945 гг. войдет в строй число судов, достаточное для активной борьбы на обширных морских коммуникациях Великобритании. Но Гитлер не собирался ждать. Он считал, что вероятные противники за столь длительный срок намного усилятся и тогда воевать с ними будет вообще невозможно.

Несмотря на усложнение ситуации, Гитлер и его советники все же считали, что имеется и много благоприятных шансов. После Мюнхена фюрер вынес твердое убеждение: "такие люди, как Чемберлен и Даладье, не сделают второй мировой войны". Он издевательски сравнивал их с неким хилым существом, вооруженным пулеметами, пушками и т. д. У него оставалось много надежд, что все ограничится угрозами, бряцаньем оружия и торжественными заявлениями, но что курс политики попустительства агрессии, проводимый Англией и Францией во второй половине 30-х годов, не изменится и после вторжения в Польшу, несмотря ни на какие договоры и гарантии. Ведь англо-французская коалиция ни в политическом, ни в военном отношении еще не создана. Если атаковать Польшу немедленно и добиться ее молниеносного разгрома, то не исключен шанс поставить Лондон и Париж перед свершившимся фактом, удержать обе страны от вступления в войну или, на худой конец, оттянуть его. Но политическая ситуация в Европе все же заставляла считать реальными и противоположные оценки.

12 и 13 августа Гитлер и Риббентроп совещались с итальянским министром иностранных дел Чиано. Фюрер вновь заявил о неизбежности столкновения с западными державами и предложил Италии совместно с рейхом вступить в войну. Итальянский представитель Шпигель согласился, что конфликт с Польшей вырастет во всеобщую европейскую войну, но участвовать в ней отказался, сославшись на неготовность Италии.

Оценивая пеструю мозаику международных отношений, Гитлер и партийная верхушка все же надеялись избежать войны против коалиции держав, рассчитывая, что в британском и французском правительствах в решающий момент возобладают капитулянтские тенденции мюнхенского толка.