— Если откажусь, то не прощу себе этого никогда! — отчаянно согласилась Касатонова, прекрасно понимая, что разговор даже за такой вот случайной выпивкой пойдет совсем другим — чуть откровеннее, чуть рисковее.

Цокоцкий опять плеснул примерно на палец коньяка, что в тонком стакане было не так уж мало, не так уж.

— Даже не ожидал, что конец рабочего дня окажется у меня столь, столь... — он никак не мог подобрать слова и в меру восторженного, и в меру осторожного.

— Столь прекрасный! — подсказала Касатонова.

— Принимается! — и Цокоцкий одним глотком выпил свой коньяк. — Так вот... Мы все на фабрике не просто в печали, мы в ужасе и неопределенности... Не знаем, что думать и как понимать... — Что же вас ужасает?

— Все дело в том, что Елена Ивановна, наша Леночка, которая только что заходила сюда... Как бы это вам сказать, чтобы и не навредить, и не впасть в сплетню... Она бывшая любовница... Не люблю слово «любовница»! Она бывшая возлюбленная Балмасова. Проходят годы, мы меняемся... Устаем, ищем чего-то нового... — Он полюбил другую, — догадалась Касатонова.

— Да.

— Молодую, красивую, дерзкую... — Да, — безутешно кивнул Цокоцкий.

— И кто же эта юная особа?

Цокоцкий долго молчал, потом поднял свой стакан и, убедившись, что он пуст, снова поставил его на стол, развернул конфету и будто не заметив этого, медленно разжевал, чуть заметно вздрогнул, увидев перед собой Касатонову, и снова наклонился к ней, поманил пальцем, прося приблизиться.

— Дочь Елены Ивановны, — сказал он неживим голосом.

— Сколько же ей!?

— Семнадцать.

— Какой ужас! — шепотом воскликнула Касатонова. Ей показалось, что эти слова будут наиболее уместными. — Какой кошмар! — проговорила она потрясенно.

— Елена Ивановна не знала.

— Мать ничего не знала?!

— Да... И вдруг все вскрылось. Оказывается, наш Балмасов втрескался по уши!

Седина в бороду, бес в ребро! Вот как бывает, Екатерина Сергеевна.

— А он женат?

— Конечно! Трое детей! Правда, живут они отдельно. В хорошей квартире, но отдельно.

— Но семью он не намерен был бросать?

— Ни в коем случае! И это еще не все... Девочка-то начала отдаляться от матери... Отчужденность. Не всегда дома ночует, запах спиртного... Оказывается, они с Балмасовым и в Греции побывали, и еще где-то... Не могу утверждать, но наш жизнелюб... — Балмасов? — уточнила Касатонова.

— Да, он... В общем, в Турции... Попробовали какой-то наркотик. И Леночка нашла у дочери этот наркотик. Представляете, что было дома?

— Какой ужас! Какой кошмар!

— Поэтому ее заторможенность вполне объяснима, дорогая Екатерина Сергеевна, — Цокоцкий скорбно покивал головой.

В это время раскрылась дверь, опять сантиметров на тридцать-сорок, в нее протиснулась секретарша и молча положила на стол перед Цокоцким стопку талончиков от повесток.

— Все в порядке, Леонид Валентинович, — сказала она и неловко остановилась в нескольких шагах от стола.

— Всех нашла?

— Да, они расписались, а повестки оставили себе.

— Никто не возмущался?

— Поворчали немного, но не более того.

— Спасибо, Леночка, — и Цокоцкий сдвинул всю стопку поближе к Касатоновой.

— Там просятся к вам... Несколько человек... Хромов, Рыбкин.

— Ну... если просятся, пусть войдут. Это наши бухгалтер и снабженец, — пояснил Цокоцкий Касатоновой. — Прекрасные специалисты!

— Я больше не нужна? — спросила секретарша.

— Нет-нет, все отлично, — Цокоцкий подбадривающе кивнул секретарше, отпуская ее из кабинета.

Едва секретарша вышла, в кабинет тут же один за другим вошли бухгалтер Хромов и снабженец Рыбкин. Оба настороженно посмотрели в сторону Касатоновой, потоптались у двери, не зная, как вести себя при постороннем человеке.

— Проходите, ребята, садитесь, — разрядил обстановку Цокоцкий.

Знакомьтесь, это Екатерина Сергеевна, представитель правоохранных органов.

— Вы в самом деле решили, что я из этих самых органов? — удивилась Касатонова.

— Шутка! — усмехнулся Цокоцкий. — Эта милая женщина принесла повестки к следователю. Те самые, под которыми вы только что расписались.

— Очень приятно, — склонил лысую голову бухгалтер. Обязательно придем.

Если сможем, конечно. Верно, Женя? — обратился он к Рыбкину.