Шрифт:
В эту минуту панна Говард вручила сверток студенту; небрежно попрощавшись с нею, тот опрометью бросился вон, надеясь, наверно, еще раз взглянуть на Маню, которая уже успела выйти из комнаты.
Панна Говард сияла. Она снова опустилась в кресло и, глядя в потолок, словно там витали ее мечты, сказала Магдалене:
— Вы пришли поговорить? Какой интересный молодой человек, не правда ли? Я люблю следить, когда в молодой душе зарождается и развивается высокая идея или чувство…
— О да, — подтвердила Магдалена, думая о студенте и Мане.
— Стало быть, вы тоже заметили?
— Конечно, это сразу видно…
Состроив скромную и озабоченную мину, панна Говард сказала, понизив голос:
— Не могу понять, что могло ему во мне понравиться…
Магдалена вздрогнула от неожиданности.
— Наверно, общность стремлений… взглядов, — мечтательно продолжала панна Говард. — Да, существует сродство душ… Но не будем говорить об этом, дорогая панна Магдалена, поговорим лучше о вас… Ах, какой он энтузиаст! Как он слушает мои статьи! Когда у меня появился такой слушатель, я поняла, что можно красиво слушать. Однако довольно об этом, панна Магдалена, поговорим о вас. У вас тоже своя печаль?.. Оригинальный молодой человек!.. С чем вы пришли ко мне? Наверно, тоже сердечко забило тревогу?.. Угадала? О, мы, женщины, существа особенные: мы презираем толпу этих зверей, мужчин, но если встретится человек исключительный… Вы что-то таите на сердце, панна Магдалена, давайте поговорим. Что же вы хотите мне сказать?
Услышав поэтический лепет панны Говард, Магдалена так растерялась, точно ее вдруг перенесли в незнакомую местность. Неужели это она, та самая надменная, вспыльчивая, порою просто злая панна Говард, которой побаивается пани Ляттер, которая в присутствии молодого студента говорила непристойности? Она толкует о сродстве душ и сердечных тревогах?..
Магдалена не могла сдержаться, — уже несколько дней готовился этот взрыв, и вот он произошел. Девушка упала на колени перед панной Говард, обняла ее за шею и, целуя, воскликнула:
— Ах, какая вы хорошая, какая хорошая! Я думала, что вы только очень умная, но у вас нет сердца. Что же это я делаю? — прибавила она, вскакивая и садясь на табурет рядом с креслом.
— Восторженное дитя! Восторженное дитя! — снисходительно сказала панна Говард. — Кто же он, кому отдали вы свое сердце?
— Вы думаете, я влюблена?.. Нет!
Тень неудовольствия пробежала по розовому лицу панны Говард.
— Я только хотела, — продолжала Мадзя, — поговорить с вами, потому что вы такая умная, такая энергичная, а я так нуждаюсь в поддержке…
— Так вы с каким-нибудь серьезным делом? — спросила панна Говард тоном наставника, который дает советы во всех серьезных делах.
— О да, очень серьезным! — лихорадочно проговорила Магдалена. — Но это тайна, которую я унесу с собой в могилу… Впрочем, — прибавила она с глубоким вздохом, — вы такая умная, такая — я сегодня убедилась в этом — благородная, хорошая, милая…
— Как сказать, шалунья! — со смехом прервала ее панна Говард.
— Да, очень милая; я по крайней мере вас обожаю… Так вот я открою вам великую тайну. Я, — прошептала Магдалена, — должна, даже если мне придется умереть ради этого, я должна достать денег для…
— Для кого? — спросила в изумлении панна Говард.
— Для па-ни Лят-тер! — еще тише прошептала Мадзя.
Панна Говард подняла плечи.
— Она вас просила об этом?
— Боже упаси! Она даже не догадывается.
— Так она нуждается в деньгах, эта барыня? — проговорила панна Говард.
В дверь постучали.
— Войдите!
Вошел служитель и сказал Магдалене, что ее просит панна Ада.
— Сейчас иду, — ответила Магдалена. — Видно, бог вдохновил ее в эту минуту. Но, моя милая, моя дорогая панна Клара, никому об этом ни слова. Если кто-нибудь узнает, я умру, лишу себя жизни!
И она выбежала из комнаты, оставив панну Говард в совершенном недоумении.
«Так у Ляттер нет денег, а я-то хочу говорить с нею о реформе воспитания!» — думала панна Говард.
Глава четвертая
Дурнушка
Панна Магдалена на минутку заходит в дортуар, в котором она живет. По дороге она обнимает нескольких воспитанниц, здоровается с двумя-тремя классными дамами, которые при виде ее улыбаются, приветствует горничную в белом переднике. А сама тем временем думает:
«Панна Говард — вот женщина, а я только сегодня это разглядела. Кто бы мог предполагать, что она так добра и отзывчива? А вот пан Владислав негодник: нет ничего удивительного в том, что он любит панну Говард, — хотя я на его месте предпочла бы Манюсю, — но зачем он кружит голову Мане? Ах, эти мужчины! Панна Говард презирает их, и, кажется, она совершенно права…»
В коридоре высокие двери справа и слева ведут в дортуары. Панна Магдалена входит в один из дортуаров. Это большая голубая комната, в которой вдоль двух стен стоит по три кроватки, ногами к середине комнаты. Кроватки железные, покрытые белыми покрывалами, на каждой лежит одна подушка, около каждой стоит маленькая тумбочка в головах и деревянная скамеечка в ногах. Пол покрашен масляной краской; над каждой кроваткой висит на стене распятие или иконка богоматери, а иногда и распятие и иконка: повыше богоматерь, пониже спаситель. Только над кроватью еврейки, Юдифи Розенцвейг, висит обыкновенный святой Иосиф с лилией в руке.