Десятого апреля австрийские войска начали наступление на земли моего союзника, баварского короля. Всего восемьдесят тысяч моих солдат стояло тогда в немецких землях, а австрийцы поставили под ружье полмиллиона. Инициатива была в руках врага - впервые я позволил это неприятелю. Армия под предводительством эрцгерцога Карла вторглась в Баварию. Австрийцы разбрасывали листовки с призывами к немцам объединиться против французов. И вскоре баварский король вынужден был оставить Мюнхен... Но я был уверен в своей армии. И я обещал солдатам в своем обращении: "Солдаты! Через месяц вы будете в Вене"...

Вначале я быстро сумел образумить австрийцев - нанес им шесть поражений за шесть дней. И уже двадцать третьего апреля въезжал в отбитый мною Мюнхен. Правда, неприятелю впервые удалось взять в плен отряд французов в тысячу человек, но я поклялся, что австрийцы заплатят своей кровью за этот позор моей армии. И в битве при Экмюле взял двадцать тысяч пленными, почти всю их артиллерию и пятнадцать знамен.

До сегодняшнего дня я изумляюсь непостижимой памяти императора. Я проверял потом цифры - всё точно.

– Эрцгерцог Карл с трудом спасся от плена - ускакал с поля боя. А потом была битва при Регенсбурге. Опять непривычно ожесточенная... Я даже был легко ранен - шальная пуля задела ступню... Весть моментально распространилась по армии... Я понял: медлить нельзя. Тут же, на поле боя, мне наспех перевязали ногу, и я вновь сел на коня при радостных кликах солдат. Но это был еще одно предупреждение - прежде пули меня избегали.

К вечеру мы взяли город и восемь тысяч пленных. Но множество австрийцев предпочли смерть в бою. Так что успех не заслонил правды - я столкнулся с непривычно упорным, ожесточенным сопротивлением австрийцев. И, пожалуй, впервые! После нескольких выигранных сражений, уже направляясь к Вене, я вынужден был сжечь замок Эберсберг, стоявший насмерть. Запишите: австрийцы потеряли двенадцать тысяч убитыми и пленными, и я опять занял прославленное Молкское аббатство, где уже стоял в восемьсот пятом году. Тогда я не тронул ничего. Теперь я разрешил моим солдатам опустошить знаменитые винные подвалы монастыря.

Через два дня я уже был под Веной.

Защищать город император Франц поручил брату, эрцгерцогу Максимилиану. Я предложил ему сдать столицу - пощадить дома и имущество несчастных горожан, а самому заняться каким-нибудь полезным делом, поскольку сопротивление бесполезно. Глупец гордо отказался. Тогда я приказал батареям громить Вену. Уже через пару часов город был объят пламенем. Эрцгерцог, объявлявший еще накануне, что будет защищаться до конца и живым не сдастся, поспешил бежать, бросив столицу.

Моя ставка была в Шенбрунне - австрийском Версале. Сюда и прибыла делегация горожан с ключами от города. И я мог теперь сказать своим воинам: "Солдаты! Прошел месяц с тех пор, как неприятель вторгся во владения нашего союзника. Ровно через месяц, как я вам обещал, вы в Вене..." Вена пала, но сопротивление не было сломлено! Воспользовавшись нашей нерасторопностью, эрцгерцог Карл успел переправить армию через Дунай и сжег все мосты. Я был в изумлении - и от везения неприятеля, и от его непривычного упорства. Я все яснее понимал - это другая война.

Теперь мне предстояло форсировать Дунай. План был совершенно ясен переправить армию по отмели до острова Лобау, оттуда навести понтонный мост и высадить войска на левом берегу... И началась битва... столь яростная, что я еще раз почувствовал - передо мной другая армия. Она заразились духом Испании, теперь мне приходилось выцарапывать победу... И, когда храбрец Ланн уже рубил австрийцев, рухнул мост. Это был еще один знак - судьба начинала отворачивать свое лицо. Но тогда я прогнал эту мысль... Мне пришлось приказать отступить... от столько раз битых австрийцев. Они храбро теснили нас, артиллерия била непрерывно, они многому от меня научились. И, проклятье, я потерял лучшего - Ланна. Ему оторвало ногу ядром. Он лежал на земле уже в забытьи. А я сидел над ним. Он умер на моих глазах. Как мне будет не хватать его в Москве!..

В тот день я потерял двадцать тысяч... Вся Европа гудела о моем отступлении. В Париже распространились слухи о моем поражении, Австрия торжествовала, говорили, что я заперт на острове Лобау и даже... погиб! Самое смешное: Франц послал прусскому королю радостное сообщение о моей смерти. И пригласил поглядеть на мою могилу. По Германии прокатились бунты. В Тироле, в Вестфалии вспыхнули восстания. Это были нехорошие зарницы... В это же время англичане высадили десант в Нидерландах и грозили Бельгии. В Париже, не привыкшем к таким неудачам, началась паника, ее умело раздувал Фуше. Он тотчас издал любопытное воззвание: "Докажем миру, если гений Наполеона и придал великий блеск Франции, его присутствие вовсе необязательно, чтобы отразить угрозы врага". Якобинец вспомнил дни революции и возродил Национальную гвардию. Расторопно мобилизовал сорок тысяч национальных гвардейцев "для отпора врагу". Вернувшись в Париж я, конечно же, одобрил его меры, но хорошо запомнил: "его присутствие необязательно". И уже вскоре в очередной раз Фуше расстанется с министерством полиции.

Обострились отношения и с Папой... Я настаивал на соблюдении им правил Континентальной блокады и Конкордата. Папа объявил мне, что Конкордат соблюдает и моего права предлагать французских епископов не оспаривает, лишь размышляет по поводу моих кандидатур, поэтому порой возникают задержки. Что же касается блокады, то миссия Папы на грешной земле запрещает ему принимать чью-то сторону в размолвке между чадами Церкви... "Наместник Бога должен сохранять мир со всеми..."

Я написал ему, что англичане - еретики с точки зрения его римской церкви, я же его союзник, и он обязан поддерживать меня. Ибо моя борьба с Англией должна стать борьбой римской церкви с англиканской ересью. Но мои религиозные размышления его не убедили, и порты Папской области по-прежнему были открыты для английских судов.