— Пловцы не курят, — отрезал Иван Сергеевич. — Запомни…

Больше Леня ни разу не держал во рту папиросы.

— Честное комсомольское? — переспросил тренер. — Вот и ладно…

Галузин взялся за дело серьезно. В тот же день, перед заплывом, в бассейне появился институтский массажист Федя.

Коренастый, подвижной массажист был страстным болельщиком. Он отлично разбирался во всех тонкостях футбола и плавания, бокса и бега на лыжах, гимнастики и тенниса, хотя сам не занимался ни одним видом спорта.

Лицо Феди было ярко расцвечено веснушками, которые не сходили с его щек и носа ни зимой, ни летом. Они так густо покрывали Федино лицо, что кое-где сливались в большие рыжие пятна. Словно не умещаясь на щеках и носу, веснушки взбегали даже на лоб. Впрочем, они нисколько не портили настроения массажисту. Все привыкли видеть Федю вечно улыбающимся. Трудно было даже представить его грустным и, тем более, мрачным.

Федя, шутя и балагуря, уложил Леонида на скамью.

Ловкие быстрые пальцы массажиста то неслышно, мягко, словно бархатные, касались тела пловца, то вдруг наливались сталью и разминали каждый мускул рук, ног, плеч, груди, спины.

Леонид поднялся со скамьи легким и свежим, как никогда.

— Будьте здоровы, живите богато! — попрощался массажист. — Вечером ждите меня снова.

Тренировки начались.

Седоволосый Галузин будто помолодел. Он неутомимо бегал по бортику бассейна, с удивительной легкостью неся свое грузное тело. Первые три недели Иван Сергеевич не позволял Леониду плыть быстро. Каждое движение рук пловца, каждый толчок ногами расчленялись на десятки составных мельчайших движений, И каждое из них в процессе плавания проверялось и тщательно отшлифовывалось.

Было испробовано множество вариантов положения рук и ног пловца. Эти варианты так незначительно отличались друг от друга, что непосвященный вообще не заметил бы разницы.

То слегка округлялась кривая, описываемая ногами пловца; то немного изменялось положение кисти при гребке. Но в предстоящей напряженной борьбе за десятые доли секунды каждое малейшее улучшение работы рук или ног играло большую роль. Тут не было мелочей.

Они искали упорно и стремились найти самую лучшую комбинацию движений.

Однажды Иван Сергеевич привел Кочетова в маленький институтский кинозал. Было это днем, сразу после лекций. Пустой зал заливало солнце.

«Зачем мы пришли сюда?» — удивился Леонид, но промолчал.

Галузин был замкнут и рассеян. Леонид уже знал — значит, у тренера, как говорил Гаев, «зарождается идея». В таких случаях лучше молчать.

Иван Сергеевич переходил от окна к окну, спуская черные тяжелые шторы. Даже сквозь их плотную ткань пробивались острые солнечные лучики, и от этого вдруг обнаружилось, что в маленьком, чистеньком, недавно отремонтированном, кинозале в полутьме клубятся целые потоки пыли, словно тут шел ремонт или уборка.

Опустив все шторы, Галузин сел рядом с Леонидом. Больше в зале не было ни души.

«Так и будем сумерничать? — подумал Леонид. — Или тренер решил развлечься: специально для нас двоих прокрутят новый фильм? Как для особо важного начальства…»

Его злило молчание Ивана Сергеевича, и он нарочно ничего не спрашивал у тренера.

— Давай! — крикнул Галузин, повернувшись назад.

Под потолком застрекотал аппарат. На экране появился пловец. Он то мчался, рассекая воду, как глиссер, то полз нарочито медленно, и каждое движение его рук продолжалось неестественно долго.

Вот он вытягивает вперед кисти рук… Вот руки, обращенные ладонями вниз, уже выпрямлены перед головой. Пловец поворачивает их ладонями наружу и начинает разводить в стороны, пока они не достигнут одной линии с плечами.

Видно даже, как мелкие брызги отрываются от поверхности воды, медленно поднимаются вверх, достигают высшей точки, на секунду замирают там и так же медленно опускаются в воду.

Это была так называемая «лупа времени» — особый хитроумный способ скоростной съемки. Кинооператор, снимая пловца, вращал ручку киноаппарата во много раз быстрее обычного. И поэтому на экране получался эффект замедленного движения. Каждый гребок пловца четко распадался на отдельные составные элементы.

С того дня Кочетов и Галузин замучили киномеханика, заставляя его снова и снова крутить одни и те же ленты. Им хотелось понять, в чем секрет скорости. Они то копировали движения лучших советских пловцов-чемпионов, то видоизменяли их, приспосабливая к Кочетову, то пытались найти еще лучшие, еще более совершенные приемы.

Через три недели Галузин позволил Леониду первый раз пройти дистанцию в полную силу. 2 минуты 41,6 секунды показали стрелки секундомера, Ля-Бриель был побит, но прославленный француз уже не интересовал Кочетова: до всесоюзного рекорда не хватало еще целой секунды.