В феврале 1931 года Неру беседовал с корреспондентом американской газеты «Хартфорд таймс».

— Возможно ли достижение цели ИНК с помощью конституционных методов? — поинтересовался журналист.

— У Индии нет конституции, — отрезал Неру, — и посему говорить о конституционных методах бессмысленно.

— Не считаете ли вы, что с помощью Англии со временем все встанет на свои места?

— Нас не устраивает «со временем», нам надо сейчас. Никто из тех, кто узурпирует власть, не отдает ее по единственно доброй воле.

— Вы не верите в великодушие Англии?

— Я изучал английскую историю и ни разу не встречал в ней примеров великодушия. А потом, мы в нем не нуждаемся, — решительно закончил Неру.

Два дня совещаний с либералами показали Неру полную безрезультатность конференции в Лондоне. Однако для него было очевидным, что у правительства, беспокоившегося, как бы сатьяграха не помешала принятию нового закона об управлении Индией, появилась заинтересованность в контактах с ИНК. Кто-то из конгрессистов предложил, чтобы Ганди встретился с вице-королем и, откровенно изложив ему позицию Конгресса, выяснил, в свою очередь, планы правительства в отношении Индии. Хотя Джавахарлал усмотрел в этом предложении элементы капитулянтства, возражать он не стал, видя, что Ганди и большинство членов Рабочего комитета не исключали возможности переговоров с лордом Ирвином. То, что Ганди никогда не терял надежды убедить любого противника в своей правоте, было хорошо известно Неру...

Три недели длились переговоры Ганди с лордом Ирвином. Обычно Махатма находился в вице-королевском дворце до глубокого вечера. Невзирая на усталость и позднее время, Ганди непременно рассказывал членам Рабочего комитета о ходе переговоров. Выслушивая ежедневные отчеты Ганди, Джавахарлал склонялся к мысли, что позиция Махатмы, похоже, становилась все более компромиссной, нежели это первоначально предусматривалось. Слишком незначительными казались уступки со стороны правительства в сравнении с теми обязательствами, которые по настоянию Ганди должен был взять на себя Конгресс. Исход переговоров тревожил Джавахарлала. Он поделился своими опасениями с Ганди. Неру поддержали и другие конгрессисты. Раджендра Прасад [58] как-то в присутствии Ганди явно с иронией предложил предпринять какие-нибудь дополнительные меры, чтобы достигнутый компромисс не показался поражением. Тем не менее Ганди не разделял опасений товарищей. После реплики Прасада он громко рассмеялся и сказал: «Компромисс сам по себе не может превратить поражение в победу и наоборот».

В ночь с 4 на 5 марта в доме доктора Ансари царило особое волнение: ждали Ганди с текстом достигнутого соглашения. Он появился около двух часов ночи, молча передал товарищам несколько листков, испещренных многочисленными пометками, и сел поодаль, устало откинувшись на спинку кресла. Несмотря на то, что большинство статей соглашения было хорошо известно Джавахарлалу, он внимательно просмотрел текст документа. Первая статья, как это и было решено Рабочим комитетом Конгресса, предусматривала прекращение кампании гражданского неповиновения. Взамен правительство обязалось отказаться от репрессий. Индийский национальный конгресс признавался легальной организацией. В документе сообщалось, что ИНК примет участие в очередной «конференции круглого стола».

Можно ли было расценивать достигнутое соглашение с правительством как успех ИНК? Джавахарлал с горечью склонялся к противоположному выводу. Ни одно из тех требований, с которыми они весной 1930 года начинали кампанию гражданского неповиновения, не было удовлетворено. Вынужденные уступки правительства легко сводились на нет различными условиями и оговорками.

Но полной неожиданностью для Джавахарлала явилась вторая статья соглашения, в которой витиеватыми фразами о «гарантиях в интересах Индии» не слишком умело маскировалось стремление англичан удержать и закрепить свое колониальное господство в Индии. Прямую угрозу индийцам содержала и последняя статья, гласившая, что в случае, если Конгресс не сможет обеспечить выполнение соглашения, «правительство предпримет для обеспечения законности и порядка те меры, которые оно считает нужными».

Тягостные раздумья одолевали Джавахарлала: «Разве для этого наш народ в течение года проявлял такое мужество? Неужели этим должны были кончиться все наши славные слова и дела? А как же быть с резолюцией Конгресса о независимости, с клятвой, данной 26 января и столь часто повторяемой?»

Утром 5 марта 1931 года Ганди и лорд Ирвин скрепили своими подписями соглашение, получившее название Делийский пакт, или пакт Ганди — Ирвина.

Видя угнетенное состояние Неру, Ганди пытался внушить ему, что заключение пакта с англичанами ни в коем случае не означает сдачу Конгрессом прежде завоеванных позиций. Он уверял, что вызывавшие у Джавахарлала опасения статьи пакта абсолютно не противоречат избранному курсу на независимость. В конце концов, разве не укрепляет веру в будущие успехи и не свидетельствует о силе их движения то, что британское правительство впервые согласилось сесть за стол переговоров с представителями самой массовой партии Индии?

Неру стоял на своем, с упреком заявляя Ганди, что ему не по душе его манера «преподносить сюрпризы», как это было на переговорах с Ирвином, когда Ганди без согласования с конгрессистами включил в текст соглашения пресловутую вторую статью. Против ожидания Ганди добродушно согласился с Джавахарлалом и, улыбнувшись, как бы шутя заметил, что чувствует в себе «элемент неизвестного», не поддающийся контролю. Такое поведение Ганди обезоруживало Неру. Но разница в оценке Делийского пакта не отразилась на их отношениях, ставших еще более близкими после кончины Мотилала. Ганди с «неизменным терпением выслушивал все, что я хотел сказать, и всемерно старался идти навстречу моим желаниям, — вспоминал впоследствии Джавахарлал. — Это, собственно, и навело меня на мысль, что, может быть, я вместе с некоторыми коллегами сумею постоянно влиять на него в социалистическом духе, и он сам говорил, что готов двигаться шаг за шагом в этом направлении по мере того, как он ясно будет видеть перед собой этот путь. В ту пору мне казалось почти неизбежным, что он займет в основном социалистическую позицию, ибо я не видел другого способа покончить с насилием, несправедливостью, расточительностью и нищетой, которые породил существующий порядок». Вскоре, правда, Джавахарлал откажется от мысли обратить Ганди в «социалистическую веру», убедившись в серьезных различиях между идеалами Махатмы и социалистической целью, конечно, в том смысле, как ее понимал и интерпретировал сам Неру.

Не соглашаясь с Ганди в оценке пакта и видя уязвимость и непрочность достигнутого с англичанами соглашения, Джавахарлал тем не менее считал необходимым в интересах единства рядов Конгресса подчиниться решению Рабочего комитета, одобрившего пакт. Об этом Неру заявил в интервью газете «Хинду» 8 марта 1931 года. Но в том же интервью он снова повторил, что следующие переговоры с англичанами Конгресс должен вести, не отступая ни на шаг от решений лахорской сессии, требуя для Индии права «полного контроля оборонной, экономической и финансовой политики». На следующий день он выступил на митинге в Лакхнау, где выразил убеждение, что прекращение кампании гражданского неповиновения не означает мира с англичанами, а является лишь перемирием. О мире можно будет говорить только тогда, когда Индия обретет независимость. Неру признал, что далеко не все устраивает его в достигнутом с англичанами соглашении, но как солдат Конгресса он обязан проводить это соглашение в жизнь. Джавахарлал предостерег от того, чтобы перемирие не обернулось «праздным бездельем» для масс, и призвал всех индийцев-патриотов использовать вынужденную передышку для укрепления своих рядов.