– Ты настоящий, не так ли?
– в свою очередь спросила я.
– А тот другой - напоказ.

Дело немного прояснилось, и я почувствовала облегчение. Он приветливо кивнул.

– Честно говоря, мы не так уж умны, - сказал он.
– За последние несколько веков произошли серьезные нарушения генетического кода. Радиация. Лекарства. Нам нужны гены Вайлэвэй, Джанет.

Незнакомцы не называют друг друга по имени.

– Вы можете получить столько клеток, что хоть утонете в них, - сказала я.
– Выращивайте свое собственное потомство.

Он улыбнулся:

– Нам хотелось бы сделать это по-другому.

За его спиной я увидела Кэти, стоящую в квадрате света, падающего из двери.

Он продолжал вежливо говорить низким голосом, в котором, как мне казалось, не было насмешки, а только самоуверенность человека, у которого всегда были деньги и власть, человека, не'понимающего, что такое быть существом второго сорта или жить в провинции. Самое странное, что минуту назад мне казалось, что он - это вылитая я.

– Я говорю с тобой, Джанет, - продолжал он, - потому что мне кажется, что ты пользуешься здесь большей популярностью, чем кто бы то ни было. Ты так же хорошо, как и я, знаешь, что культура, выращенная партеногенетическим способом, несет в себе всевозможные врожденные дефекты. Желательно выбрать другой путь, и здесь мы хотим использовать вас, если, конечно, что-нибудь получится. Извини, я не должен был говорить "использовать". Но ты же понимаешь, что такой тип общества, как ваш, - противоестествен.

– Наоборот, ваше человечество противоестественно, произнесла Кэти. В левой руке из-под мышки у нее торчала моя винтовка. Ее шелковистая головка едва достигала моей ключицы, но я-то знала, что она вынослива, как сталь. Он сделал шаг в сторону, как-то странно и приветливо улыбаясь. В отличие от своего напарника он не проявлял до сих пор ко мне ни малейшего уважения; Кэти вскинула ружье, будто всю жизнь только этим и занималась.

– Согласен, - произнес мужчина.
– Человечество противоестественно. У меня в зубах металл, и вот здесь, - он ткнул себя в плечо.
– Металличесие болты.
– Тюлени живут гаремами, - добавил он.
– Самцы обезьян живут случайными связями, и мужчины тоже, голуби моногамны, и мужчины есть такие. Есть даже холостяки и гомосексуалисты. Кажется, встречаются даже гомосексуальные коровы. И все-таки в Вайлэвэй чего-то не хватает.

Он сухо рассмеялся. Надо отдать ему должное, на нервы его слова подействовали.

– Мне всего хватает, - сказала Кэти, - за исключением того, что жизнь не бесконечна.

– А вы?..
– спросил мужчина, кивая то на меня, то на Кэти.

– Жены, - ответила Кэти.
– Мы женаты.

И опять он издал сухой сдавленный смешок.

– В экономическом смысле это хороший союз. Он годится для работы и ухода за детьми, он удобен, как и любой другой, если речь идет о случайной наследственности и воспроизведении себе подобных. Но подумайте, Катарина Микельсон, неужели не существует ничего лучшего, чем есть у вас самих, что вы хотели бы передать по наследству своим дочерям? Я верю в инстинкты, верю в мужчин, мне странно, что одна из вас - механик, а другая, - он посмотрел на меня, - как я догадываюсь, работает кем-нибудь в управлении полиции. И обе даже не чувствуете своей ущербности. Конечно, абстрактно вы об этом догадываетесь. У вас здесь существует только одна половина рода. Мужчины должны вернуться в Вайлэвэй.

Кэти ничего не сказала.

– На мой взгляд, Катарина Микельсон, - мягко продолжал мужчина, - вы из всех живущих здесь выиграете больше всего.

Он прошел мимо дула винтовки Кэти и вступил в квадрат света, падающего из двери. Я думаю, что именно тогда он заметил мой шрам, которого действительно не было видно до тех пор, пока свет падал сбоку. Четкая линия, идущая от виска к подбородку. Большинство людей даже не знали о нем.

– Откуда это у вас?
– спросил он.

Я ответила с невольной улыбкой:

– Это память о моей последней дуэли.

Мы стояли так несколько секунд, свирепо глядя друг на друга. Это не было нелепо, пока он не скрылся в доме и не закрыл за собой дверь. Кэти прерывающимся голосом спросила:

– Идиот, неужели ты не видишь, что он нас оскорбил? Она вскинула винтовку, чтобы выстрелить в него прямо сквозь дверь. Я подскочила к ней и, прежде чем она спустила курок, выбила винтовку у нее из рук. Выстрел пробил пол на крыльце. Кэти дрожала. Она повторяла и повторяла шепотом слова:

– Вот почему я к ней не прикасалась, я знала, что кого-нибудь обязательно убью, знала, что убью кого-нибудь.

Тот, с кем я разговаривала сначала, все еще был в доме. Он говорил что-то о могучем движении по повторной колонизации Земли и открытии того, что было утеряно. Он подчеркнул выгоды, которые это принесет Вайлэвэй - торговля, обмен идеями, образование. Он тоже отметил, что равенство полов вновь узаконено на Земле. Конечно, Кэти была права: мы должны были перестрелять их на месте. Мужчины надвигаются на Вайлэвэй, но когда в распоряжении одних есть ружья, а у других ничего такого нет, можно предсказать результаты.

Вероятно, мужчины придут сюда в конце концов. И мне приятно думать, что лет через сто мои великие внуки отобьют их наступление и силой заставят остановиться, но это не так уж важно. Всю оставшуюся жизнь я буду помнить тех четверых, которых встретила впервые. Они были мускулисты, как быки, и заставили меня, пусть на мгновение, почувствовать себя маленькой и слабой.

Кэти считает, что это нервная реакция. Я помню все, что произошло той ночью. Помню, как была взвинчена Юки, когда мы ехали обратно. Помню, как плакала Кэти, когда мы вернулись домой, сердце ее, казалось, вот-вот выскочит из груди. Помню, как Кэти любила меня в ту ночь, немного властно, как всегда, но удивительно успокаивающе. Помню, как я бесцельно слонялась по дому, коща Кэти уснула.