Французския площадь — самый центр Танжера: здесь заканчивается бульвар Пастера, главная магистраль европейской части города, и начинается улица Свободы, переходящая в конце концов в шоссе, ведущее на Тетуан. Достаточно пересечь площадь, чтобы за каких-нибудь две-три минуты попасть из сверхсовременного, почти калифорнийского курорта в Старый город, наводящий на мысли о Багдаде времен Харуна ар-Рашида.
Танжер — город в своем роде неповторимый.
Возле трех углов Французской площади тротуар оккупирован уличными кафе. В том, что обслуживает самых богатых клиентов, подают лучшее в городе бочковое пиво, а подле входа расположились сразу три чистильщика сапог. По утрам здесь можно спокойно посидеть на солнышке, перелистывая парижское издание нью-йоркской «Геральд Трибьюн», а тем временем ваши ботинки окажутся неощутимо доведены до зеркального блеска — и все удовольствие за каких-нибудь тридцать марокканских франков, то бишь всего-навсего пять центов по нынешнему курсу. А потом, отложив газету, можно спокойно посидеть, потягивая пиво и наблюдая за прохожими.
Танжер не только самый древний, но и, наверное, самый космополитичный город в мире. Здесь можно встретить кого угодно — шлехов, бераберов-тамазигтов и арабов в национальных одеяниях, порою попадаются пришельцы с самого юга — сенегальцы; в европейских костюмах то и дело проходят японцы и китайцы, индийцы и турки, ливанцы и филиппинцы, обитатели обеих Америк и, конечно, европейцы, живущие по обе стороны «железного занавеса». Тут легко можно встретить как самых нищих, так и самых богатых представителей рода людского. Первые неизменно стремятся всучить вам что-нибудь — от сапожных шнурков до собственных отнюдь не блещущих девственной чистотою тел.
Вторые же старательно избегают встречаться с вами взглядом из опасения, как бы им не всучили какую-нибудь eрунду.
Невзирая на прогресс, Танжер умудряется сохранять собственную уникальную самобытность. Тут неизменно полным-полно контрабандистов и дельцов черного рынка, благополучно избегающих встречи с рукой правосудия, международных аферистов, шпионов и контрразведчиков, гомосексуалистов и лесбиянок, алкоголиков и наркоманов, беженцев всех мастей и перемещенных лиц, королей в изгнании и террористов-экстремистов.
Местная Фемида безразлично взирает на них сквозь пальцы. Танжер воистину неповторимый город.
Впрочем, это я уже говорил.
Заметив краем глаз приближение Пола, я оторвался от газеты.
— Присаживайтесь. Как дела?
Он опустился на стул напротив меня и завертел годовой, отыскивая взглядом официанта. Впрочем, ничего другого ему не оставалось — даже без моего приглашения: все столики были заняты, что отнюдь не в диковинку для «Парижского кафе». В поисках уединения сюда не идут.
— А что хорошего у вас, Руперт? — в свой черед поинтересовался Пол. — Давненько не виделись…
Ему удалось наконец подозвать официанта, и он заказал пиво. На вид Пол был довольно невзрачен — невысокий, щуплый, с желтоватой кожей на лице, сохранявшем, правда, неизменно добродушное выражение.
От кого-то я слышал, что родом он будто бы из Ливерпуля, а здесь занимается какими-то экспортно-импортными операциями.
— Что пишут? — вежливо полюбопытствовал Пол, кивнув на газету.
— Пого с Альбертом намерены устроить поединок, a Лил Эбнер — исполнять рок-н-ролл.
Реакцией послужило нечленораздельное ворчание.
— Ага! — заметил я, просматривая следующую страницу. — А вот это уже любопытно: русские снова запустили астронавта.
— А корабль большой?
— В несколько раз крупнее нашего.
Пиво, которое принесли Полу, выглядело довольно аппетитно, и я, соблазнившись, тоже заказал кружку.
— А что слышно насчет этих чертовых летающих тарелок?
— Каких еще тарелок?
По тротуару проплыла влекомая пуделем француженка — пес был подстрижен так коротко, что казалось, будто его побрили. Хозяйка его была одета по последней парижской моде — все, что нужно, открыто для обозрения, остальное же спрятано так, что не снилось и ЦРУ. Мы дружно проводили ее глазами. Потом Пол вернулся к прежней теме: — Неужели запамятовали — лет десять назад о них только и говорили. Жаль, тогда еще не было этих чертовых спутников. Уж с них-то можно было бы рассмотреть эту порхающую посуду.
— Возможно, — поддержал я.
Пауза настолько затянулась, что я уже стал подумывать, как бы это вернуться к чтению, не обидев при этом Пола, — знал я его не слишком хорошо, а раздражать малознакомых людей — не лучшая политика.
В Танжере, кстати, вообще как-то не принято особо сближаться — каждый тут сам по себе да себе на уме.
Тут как раз принесли мое пиво, а вдобавок к нему — тарелку местной закуски, одну на стол. Называется это лакомство «тапас»- тончайше нарезанный хрустящий картофель с анчоусами, маслинами и пряными травками, присыпанный пикантным сыром. Наконец я не выдержал: — Кик, по-вашему, откуда они? — и, поймав недоумевающий взгляд Пола, поспешил добавить: Летающие тарелки, я имею в виду.
— Может, с Марса, — усмехнулся Пол. — Может, с Венеры. А может, откуда-нибудь еще.
— Вот как, — вздохнул я. — Жаль, ни одна из них не разбилась. Или не совершила посадку на футбольном поле Йельского университета [1] . Вылезли бы и попросили болельщиков проводить их к президенту клуба. Или что-нибудь столь же дурацкое…
— Всяк о них думает по-своему, — зевнув, проворчал Пол. — Полная дурь! Если они и впрямь из космоса- так показались бы людям!
Я попробовал «тапас» — увы, картофель явно жарили в прогорклом масле.
1
йельский университет в городе Нью-Хейвене, штат Коннектикут, был основан в 1701 году и относится к числу старейших в США. Он является частным учебным заведением, а студентами его могут быть только мужчины, обучающиеся так называемым свободным профессиям (право, медицина, искусство, педагогика и т. д.). Выпускники Йельского университета заканчивают его без присуждения ученой степени.