– Что пациентка привыкла дышать воздушной смесью с четырехпроцентным содержанием кислорода. А с того момента, как она прибыла к нам, эта несчастная вынуждена вдыхать в восемь раз больше кислорода. Поначалу она, наверное, чувствовала себя превосходно, но наступил момент, когда организм не выдержал кислородной агрессии, и наша подопечная потеряла сознание.

– Так вы нашли решение, шеф! – воскликнул Дженнингс. – И какое простое!

– Никакого решения я пока не нашел, – резко ответил Дарлинский. – Держу пари, что мозгов у нее осталось с наперсток. Координация отсутствует полностью, взгляд не фокусируется, из отверстий непрерывно сочится какая-то гадость. Ее умственные способности ниже, чем у самого последнего идиота. Вылечить мы ее сможем, но разум к ней не вернется.

– Может, вас утешит то обстоятельство, что перед тем, как потерять сознание, она, вероятно, испытывала истинное блаженство.

– Мне сразу полегчало, – мрачно заметил Дарлинский и отключил связь.

Ему не давала покоя одна мысль. Он вызвал Хэммета, объяснил ситуацию и принялся ждать, пока тот проконсультируется с правительством.

Хэммет объявился через час.

– Вы отлично справились, но с пнатианами мы не смогли договориться. Сначала они обвинили нас во лжи, потом все-таки поверили, но решили, что мы несем ответственность за случившееся. Нам даже почти удалось достичь согласия, но в итоге все сорвалось. Через два дня кончается перемирие, и если вам не удастся к этому времени восстановить ее умственные способности, то… – он замолчал.

– Можно задать вам один вопрос? – спросил Дарлинский.

– Валяйте.

– Почему вы решили, что посол – женщина?

– Об этом сказал представитель пнатиан.

– Он сказал, что это женщина?

– Ну да.

– Вы можете повторить в точности его слова?

– Попробую. Он выразил сожаление, что Леонора, или, как там ее, совсем недавно вступила в пору деторождения.

– Это дословно?

– Не совсем. Но наши переводчики постарались передать его слова максимально точно.

– Наши переводчики? – переспросил Дарлинский. – То есть гетеросексуальные женщины и мужчины?

– К чему вы клоните?

– Пока ничего не спрашивайте. А скажите, правильно ли я вас понял: если посол не выйдет из растительного состояния или умрет, то они объявят нам войну?

– Верно.

– Хорошо. Тогда я попрошу вас об одной любезности.

– Сделаю все, что в моих силах, – ответил Хэммет.

– Я хочу, чтобы вы перекрыли полностью доступ в операционную палату 607 и в соседнюю терапевтическую. Распорядитесь создать там атмосферу со следующим составом: три с половиной процента кислорода, девяносто пять процентов азота и полтора процента инертных газов. Давление нормальное. Поставьте охрану и проследите, чтобы не впускали никого, кроме Дженнингса. Повторяю, никого. Только с моего разрешения.

– Через два часа все будет готово. Но…

– Никаких вопросов. Да, еще одно. Мне нужен открытый чан с концентрированной азотной кислотой, и обязательно накройте его непрозрачным материалом.

– Чан с кислотой?

– Именно. И не забудьте обернуть его. Через два часа я буду в операционной.

Когда в назначенное время Дарлинский с медсестрой вкатили пнатианку в палату, все уже было готово. Дженнингс восседал на операционном столе с самым озадаченным видом.

– Я чуть не спятил, – пожаловался он, – пока гадал, что вы задумали, шеф. Что за операцию вы тут собираетесь проводить? У меня есть только один ответ, да и тот идиотский.

– Идиотские ответы оставь себе, – пробурчал Дарлинский. – Ответ действительно единственный, но вполне разумный. Ты сможешь выполнить функции анестезиолога?

– А нужно?

– Чрезвычайно. А сейчас всем надеть кислородные маски. – Проследив за тем, чтобы помощники выполнили его приказ, Дарлинский распорядился понизить содержание кислорода в атмосфере до трех с половиной процентов. – Так, Дженнингс, дай теперь ей тридцать процентов, чтобы усыпить.

Дженнингс приложил кислородную маску к дыхательному отверстию, и пнатианка почти мгновенно отключилась.

– Кислота здесь? – Дарлинский оглянулся. – Хорошо. Сестра, приготовьте все для ампутации.

– А что вы собираетесь ампутировать, сэр? – растерянно спросила та.

– Голову.

– Я так и знал! – радостно воскликнул Дженнингс. – Вы сошли с ума, шеф!

– А что мы теряем? – осведомился Дарлинский, игнорируя ужас в глазах сестры. – Война начнется в любом случае: умрет пациентка или останется идиоткой. Единственный способ предотвратить войну – ампутация головы.

С этими словами он наклонился над пнатианкой и сделал надрез поперек длинной тонкой шеи-стебля. Руки доктора двигались уверенно и быстро, и вскоре голова оказалась отделенной от остального тела.

– Сестра, – он вскинул на нее глаза, – вы, возможно, удивитесь, но зашивать мы не будем. Если хотите, то можете наложить жгут минуты на полторы, но потом придется его убрать.

Перепуганная до смерти сестра лишь слабо кивнула в ответ.

– Дженнингс, ты знаешь, что делать с головой? – спросил врач.

– Кислота?

Дарлинский кивнул.

– Если мы хотим избежать лишних неприятностей, то тебе следует поторопиться, иначе вскоре вокруг начнут вопить о кровавом убийстве.

– Но может, гуманнее было бы кремировать?