Сзади послышался шум, и Михал обернулся. В дверях стояла девушка лет шестнадцати, в руках она держала плетеную корзину.

– Он уже умер? – спокойно спросила она.

– Бог мой, что за бездушный вопрос! – возмутился священник.

– Бездушный? Скорее практичный. Я принесла ему поесть. Если старик умер, то еда ему уже не понадобится. Нам самим едва хватает.

– Понятно. – Про себя же Михал подумал, что вряд ли такое объяснение можно счесть извинением. – Он спит.

Девушка поставила корзинку на пол рядом с больным.

– Меня зовут Пилар, – сказала она. – Это мой дядя.

– Я отец Михал, – священник протянул руку.

– Новый священник? – Девушка пожала руку. – Вы давно здесь?

– Прибыл сегодня утром, – ответил Михал. – И большую часть этого дня пытался понять, как вы можете жить в таких условиях.

– У нас нет выбора, – равнодушно откликнулась девушка.

– Не могли бы вы, пока он спит, показать мне вашу деревню? – попросил он. – Я здесь ничего еще не видел.

– Хорошо, – она кивнула головой. – Хотя здесь особо не на что смотреть.

Они вышли под испепеляющие лучи гигантского солнца, и священник снова поразился царящей вокруг нищете. Этот некогда райский уголок трудно было назвать даже трущобами.

«Интересно, – горько усмехнулся он про себя, – если в будущем какие-нибудь неведомые исследователи найдут здесь следы Человека, то что они подумают о нас? Вряд ли им придет в голову, что это несчастное и убогое существо когда-то являлось полновластным господином Галактики».

– Как долго вы собираетесь пробыть здесь, отец Михал? – спросила девушка, когда они брели мимо полуразрушенных домов.

– До тех пор, пока не получу другого назначения. Неделю или всю жизнь.

– Ну что ж, здесь вы без труда найдете работу.

– Надеюсь, этого не случится.

– Как это? – удивилась Пилар.

– Священники похожи на врачей. Ничто не делает нас такими счастливыми, как отсутствие пациентов.

– Ну, здесь вам вряд ли повезет. Империя разрушена, и память о былой силе и славе Человека постепенно превращается в дым.

Мы живем словно дикие звери на одних планетах и загнаны в гетто на других. Пока положение вещей не изменится, ваши дела будут идти очень неплохо.

– Мы не кормимся человеческими несчастьями, – мягко заметил Михал. – Мы боремся с ними.

– Но ведь вы не станете бороться с пустотой, – рассмеялась Пилар, – это как флот без противника. И именно такие люди, как мы, обеспечивают вас работой.

– Поверь, Пилар, тот день, когда нищета и страдания останутся в прошлом, станет счастливейшим днем в моей жизни.

– А чем же вы тогда займетесь?

– Стану днем и ночью славить Господа нашего за его доброту.

– Вот как? А сейчас вы, должно быть, днем и ночью проклинаете его за жестокость?

– Конечно же, нет! Сейчас я молю Его простить нам те грехи, что мы совершили за всю нашу долгую и кровавую историю.

– Вот как?

– Ты считаешь, что я не прав?

– Я не священник и мало смыслю в религии, – пожала плечами девушка. – Но я бы, скорее, попросила его убраться прочь и оставить нас в покое. Пускай позволит нам взобраться опять на ту вершину, с которой мы скатились.

– Прискорбно, что очень многие люди думают так же, как и ты, – вздохнул Михал. – В конце концов, если ты веришь в Бога, то наверняка…

– О, я верю в Бога, тут все в порядке, – девушка тряхнула головой. – Но еще больше я верю в Человека.

– Нет ли здесь небольшого противоречия? – мягко спросил священник.

– Оглянитесь вокруг, святой отец, – Пилар широким жестом обвела покрытые пылью улицы и полуразрушенные домишки. – Все это Божьих рук дело. А теперь вспомните про Делурос, Калибан, Землю – вот это дело рук Человека.

– Да, человек обустроил эти миры, но только с помощью и с позволения Господа. Бог в ответе не только за наши несчастья, но и за наши успехи.

– Правда, – легко согласилась Пилар, – и я смотрю на это как на сотрудничество Бога и Человека. Бог дает, а Человек берет. Правда, сейчас Бог не слишком-то щедр.

– Поэтому мы и должны молить о прощении грехов, за которые он обрек нас на нищету и страдания.

– Я слишком уважаю Бога, чтобы врать ему. А мое раскаяние будет настоящим враньем. Я не виню Человека за то, что он сделал. Религия – это ведь опора для души. Но если мы вынуждены врать и пресмыкаться, то какая же это опора? Это все равно что калечить самих себя ради его милостей. Как можно требовать подобной глупости?