Вот те "новые" материалы, на которых Лощиц, скорее всего и судя по всему, основал свою концепцию опасного для тронов и алтарей декабристского заговора. Д. Жуков, как помним, находит ее весьма современной и "органичной". В последнем он совершенно прав: той же идеей проникнута вся книга Ю. Лощица. Все передовое, прогрессивное, революционное в России XIX века предается им поруганию, а все реакционное и лакейское - превозносится. Идеалом Ю. Лощица является "добрый барин" Илья Ильич Обломов. Мифологический реализм позволяет превратить ленивого лежебоку, у которого даже книга годами лежала открытой на одной и той же странице, в мудрого философа, и с большим сочувствием изложить "философию" обломовского паразитизма. С тем, что именно таково идейное содержание книги Лощица, согласен и Д. Жуков.

"Не монологически ли выглядит такая интерпретация знаменитого спора Обломова со Штольцем, когда последний иронически предлагает подать проект, "чтобы остановились в страхе перед издержками технического прогресса", -спрашивает Д. Жуков и приводит цитату из Лощица:

"Почему бы и не подать такой проект! Тогда, глядишь, и угомонятся народы, и отдохнут по-настоящему: если упразднить пароходы с паровозами, то выйдут рабы на волю из шахт и штолен, перестанут ранить землю в поисках угля и руды, бросят свои лачуги и грязных городах; замрет буйная торговля, отощают кошельки у ротшильдов, закроются водочные монополии, угаснут страсти к приобретению новых земель, повыведутся наполеоны, поубавится туристов охотников глазеть на заморские дива, а с ними и болезней поубавиться; оживут нивы, восстанут леса, выхлестанные на шпалы и на топку паровых котлов... Словом, по Обломову, нужно не строить, а потихонечку размонтировать уже построенное, притормаживать механический разгон, осаживать железного зверя..."

Это цитирует сам Д. Жуков, так что комментарии излишни. Замечу только, что Ю. Лощиц "останавливается в страхе" не перед издержками технического прогресса - он против самого его существа. Какие издержки, когда со всеми бедами человечества предлагается бороться "упразднением" пароходов и паровозов, а, в частности, против болезней - не развитием медицины и гигиены, а уменьшением числа "шастающих" по свету туристов.

(В связи с этим достойно упоминания, что в книге Ю. Лощица "Земля-именинница" с восторгом и умилением пишется о стародавних российских паломниках, чьи "хождения" восхищают Ю. Лощица, потому что они "никоим образом не напоминали прогулку за небывальщиной, развлекательное турне в экзотические края".* Что и говорить, паломничество в святые места - дело серьезное, не то что современный туризм. Только как быть с болезнями? Ведь именно паломники в прошлом очень часто разносили по свету чуму, холеру, оспу и другие болезни, опустошительные эпидемии которых благодаря "издержкам" столь ненавистного Ю. Лощицу и Д. Жукову прогресса в наши дни стали всего лишь страшным преданием. Но в связи с хождениями паломников Ю. Лощиц о болезнях не вспоминает!)

______________ * Ю. Лощиц. Земля-именинница. М., "Современник", 1979, стр. 25.

Но, может быть, я путаю точку зрения Лощица с позицией Обломова? Нет. Это Штольц иронически предлагал проект, чтобы показать всю абсурдность слабых попыток Ильи Ильича как-то обосновать свою непробиваемую лень. Вместе со Штольцем смеялся над ним и Гончаров. Зато Ю. Лощиц с Обломовым полностью солидарен. А точнее, Ю. Лощиц и изобретает философию Обломова, ибо у Ильи Ильича никакой философии, разумеется, не было.* Ю. Лощиц, правда, понимает, что его "утопия вообще лишена будущего", но это-то и возмущает его больше всего. С негодованием, смешанным с недоумением, он восклицает: "Зачем она [история] вообще движется!"

______________ * Нелишне отметить, что лощицевская трактовка образа Обломова легла позднее в основу фильма Н. Михалкова "Обломов".

Нет, выше, выше надо поднимать автора столь изумительной "биографии". Куда до него Вяземскому, у которого "было достаточно иронии, чтобы не обижаться на историю" (См.: В. Каверин. Барон Брамбеус, М., "Наука", 1966, с. 67). Ю. Лощиц на историю сильно обижен, в этой обиде источник его "вдохновения".

Д. Жуков совершенно прав, подчеркивая "монологический", то есть исходящий от автора, характер процитированного отрывка. Мифологически препарируя одно из величайших произведений русской классики, Ю. Лощиц превращает Штольца в "библейского князя тьмы - родоначальника греха (с. 180). "Со времен совращения Евы, -- поясняет автор свою "современную" мысль, -- нечистый всегда успешней всего действовал через женщину"; "тем же самым "сценарием" пользуется в "Обломове" и Штольц. Он ведь тоже - не постесняемся этого слова - буквально подсовывает Обломову Ольгу" (с. 180, курсив мой - С.Р.).

Это утверждает биограф Гончарова, который знает, что не только читатели вот уже более ста лет, но и сам автор знаменитого романа, хотя и считал образ Штольца не вполне удавшимся, все-таки видел в нем положительного героя, противопоставленного Обломову. Гончаров даже опасался гнева славянофилов за то, что его положительный герой - немец. (См. письмо А. И. Гончарова И.И. Льховскому в кн.: Л. С. Утевский. Жизнь Гончарова, М. 1931, с. 121.)

Это высказывание, столь важное для понимания отношения Гончарова к героям своего романа, Лощицем не приводится и смысл его игнорируется; "положительный немец" Штольц превращается в князя тьмы. Что же касается собственно мифологии, то кому неведомо, что женщину подсунул Адаму вовсе не "князь тьмы", а, напротив, князь света, сам Господь Бог! Так ведь на то и мифологический реализм, чтобы расправляться, как заблагорассудится, с историческими фактами, литературными героями и самими древними мифами.

Затеянную Гончаровым некрасивую тяжбу по поводу якобы украденных у него Тургеневым сюжетов мифологический реализм позволяет объяснить... "горьким вкладом возрожденческого гуманизма" (с. 224), а русского попа конца николаевской эпохи, который, по свидетельству Белинского, "для всех русских представитель обжорства, скупости, низкопоклонства, бесстыдства", "опора кнута и деспотизма" -- этого самого попа мифологический реалист называет "извечным милитвенником и утешителем вседержавной паствы" (с. 235).

Книга Лощица "шикарно" разукрашена колокольным звоном, описанием православных праздников и обрядов. Д. Жуков, видимо, считает его большим знатоком этих "реалий". Между тем, Ю. Лорщиц не знает, что молитвенником в русском языке именуется книга, сборник молитвенных текстов. Тот же, кто читает молитвы, -- молельщик, молебщик, в крайнем случае, молебник, но никак не молитвенник. (См. "Словарь Живого Великорусского языка" В.И. Даля).

Извратив в одном месте движение декабристов, Ю. Лощиц в других местах извращает суть освободительного движения 1860-х годов. Он по существу повторяет клеветническое полицейское обвинение против студенчества в том, что оно жгло Петербург в 1862 году. Впрочем, всякая оппозиция царскому произволу, по мнению Лощица, "попахивает гарью" (с. 235 и др.). Зато он одобряет вызвавшее негодование всей передовой России поступление Гончарова на службу в Цензурный комитет, а Герцену, гневно осудившему этот поступок, делает начальственный выговор. Заодно Ю. Лощиц, отличающийся "доскональным знанием событий прошедшей эпохи" -- не то что какой-то Тынянов!
– хоронит Герцена в Лондоне, тогда как тот умер и был похоронен в Париже, а позднее прах его был перенесен в Ниццу.