— Я знаю, Кэт, ты у меня хорошая дочь. Но есть девичьи секреты, которые даже отцу не открывают.

— Папа, но, право же, мне нечего скрывать. Объясни, о чем ты спрашиваешь.

— Послушай, Кэт. Обычно девушки твоего возраста… и это вполне понятно и естественно… ну, в общем, они начинают думать о молодых людях.

— Ах, вот ты о чем! Тогда могу ответить тебе: да, папа, я думаю об одном молодом человеке.

— Вот как! — Мистер Воган был приятно удивлен. — Он уже занимает твои мысли?

— Да, папа, — наивно ответила Кэт. — Я все время думаю о нем.

— Гм… — Мистер Воган несколько опешил от такой полной откровенности. — С каких же пор это началось?

— С каких пор? — повторила Кэт задумчиво. — Со вчерашнего дня — сразу, как только я увидела его после обеда.

— Во время обеда, ты хочешь сказать, — поправил ее отец. — Впрочем, очень может быть, что в первые минуты знакомства ты еще ничего не почувствовала. Это бывает. Мешает неловкость, смущение. — Отец радостно потирал руки, не замечая озадаченного выражения на лице Кэт. — Значит, он тебе нравится? Скажи, Кэт, нравится?

— Ах, папа, очень! Еще никто никогда мне так не нравился, если, конечно, не считать тебя, милый папа!

— Это совсем другое дело, глупышка. Дочерняя привязанность — одно, а любовь к молодому человеку — другое. Всякому свое. Ну, раз ты у меня такая умница, то слушай: я приготовил тебе приятный сюрприз.

— Скажи, скажи скорее, папа!

— Уж не знаю, говорить ли… — Мистер Воган шутливо потрепал дочь по щеке. — Во всяком случае, не сейчас, а то ты от радости Бог знает что натворишь.

— Ну, папа! Ведь я ответила тебе на твой вопрос, теперь твоя очередь. Ну скажи, что за сюрприз?

— Хорошо, дочка, скажу. — Мистер Воган наклонился к дочери и произнес почти шепотом: — Он отвечает тебе взаимностью, ты ему нравишься.

— Боюсь, что нет, — сказала вдруг Кэт грустно.

— Уверяю тебя! Он влюблен по уши. Это было видно сразу. Слепой бы и то заметил. Но влюбленные девушки, должно быть, видят хуже слепых. Ха-ха-ха!

Лофтус Воган разразился долгим хохотом, довольный собственной шуткой. Он был в восторге. Его заветная мечта близилась к осуществлению. Монтегю Смизи влюблен в его дочь, а Кэт призналась, что неравнодушна к Смизи, что он ей нравится. Но что значит «нравится»? Она тоже влюблена, это ясно!

Насмеявшись вдоволь, Лофтус Воган снова заговорил:

— Да, детка, ты просто слепа, если ничего не заметила. Ведь по всему видно, какое ты произвела на него впечатление.

— Нет, отец, по-моему, мы произвели на него плохое впечатление. Он слишком горд, чтобы…

— Что ты еще выдумала! «Слишком горд»! Просто у него такая манера держаться. Я уверен, что он никакой гордости перед тобой не выказывал.

— Я его не обвиняю… — Кэт продолжала говорить все с той же серьезностью. — Он не виноват. Твое обращение с ним… — теперь я могу сказать тебе это прямо, папа, я знаю, ты не рассердишься, — твое обращение с ним задело его самолюбие, оскорбило его гордость.

— Ты просто бредишь, Кэт! Обойтись с ним лучше, чем я, просто невозможно! Я сделал все, чтобы оказать ему самое широкое гостеприимство. А относительно его гордости — это все чепуха. Напротив, он вел себя очаровательно. Право, трудно вести себя любезнее и обходительнее, чем мистер Смизи!

— Мистер Смизи?

Появление в эту минуту самого мистера Смизи помешало Лофтусу Вогану заметить, каким тоном дочь произнесла это имя и какое выражение было у нее на лице. Если бы разговор их не был так неожиданно прерван, мистер Воган услышал бы от Кэт совсем не то, что ожидал, и сел бы завтракать не с таким превосходным аппетитом. Повернувшись к гостю, он не только не заметил тона и выражения лица девушки, но даже пропустил мимо ушей то, что она проговорила вполголоса:

— А я была уверена, что мы говорим о Герберте!

После ухода Герберта и Квэко отряд Кубины по команде своего начальника разбился на группы по два и по три человека, которые разошлись в различных направлениях, исчезнув в зеленых зарослях так же бесшумно, как и появились. На поляне остались лишь Кубина да беглец, сидевший, скорчившись, на бревне под деревом. Несколько минут предводитель маронов стоял, опершись о ружье, которое ему принес один из людей его отряда, и озабоченно смотрел на пленника. Кубину терзали сомнения: как поступить с несчастным? Это была сложная проблема. Беглец с самого начала понравился Кубине, а теперь, когда он как следует рассмотрел благородные черты молодого фулаха, для него все более нестерпимой становилась мысль, что он обязан вернуть раба в руки жестокого хозяина, клеймо которого было выжжено на груди страдальца.

Закон повелевал вернуть беглого раба господину. Несоблюдение этого закона грозило марону суровым наказанием. Были времена, когда мароны не очень-то боялись идти против властей, но теперь они утратили прежнюю силу, и, хотя еще сохраняли независимость и свои поселения в горах, им приходилось подчиняться не только закону, но и произволу любого мирового судьи. Поэтому Кубина, укрыв у себя беглого раба, подвергал опасности собственную свободу. Он отлично знал это.

— До чего похож на Йолу! — не переставал он удивляться. — Да, наверно, они одного племени. Цвет кожи, волосы, лицо — все, как у Йолы. Конечно, он тоже фулах.