Вдруг доктор поднял голову и сказал печально:

– И вот мы оба знаем, что он не пришел: я тоже не, забыл тот случай.

– Да, - подтвердила Клара, - он не пришел.
– И немного помолчав:

– Но как это было чудесно!

– Что?

– Ну вот, ожидание, горящие лампы, тишина, торжественность.

В соседней комнате послышался шорох. Фрау Клара извинилась и на минуту вышла. Вернувшись, она сказала со светлой улыбкой:

– Мы можем потом пойти туда. Он проснулся и смеется. Но вы хотели что-то сказать.

– Я сейчас подумал, как вы пришли к себе, к этому спокойному самообладанию? Что могло помочь вам в этом? Ведь ваша жизнь складывалась не легко. Очевидно, вам помогло что-то, чего нет у меня?

– Что же это могло быть, Георг?
– Клара села рядом с ним.

– Странно: когда я впервые снова вспомнил о вас, три недели назад, ночью в поезде, мне подумалось: вы были смирный ребенок. И теперь все это время, хотя вы совсем не такая, как я ожидал, несмотря на это, но, кажется, и тем яснее я вижу, что то, что вело вас через все испытания, это - это ваше смирение.

– Что вы называете смирением?

– Ну скажем, ваше отношение к Богу, вашу любовь к Нему, вашу веру.

Фрау Клара прикрыла глаза.

– Любовь к Богу? Позвольте мне подумать. Доктор напряженно смотрел на нее. Она медленно высказывала свои мысли, как они к ней приходили:

– Ребенком - любила ли я Бога? Вряд ли. Я даже не могла подумать - это показалось бы мне безрассудной заносчивостью - нет, это не то слово величайшим грехом - подумать: Он есть. Словно бы этим я Его принудила быть во мне, в этой слабой девочке с нескладными длинными руками, в нашем бедном доме, в котором все было ненастоящее, лживое - от бронзовых тарелок из папье-маше, висящих на стенах, до вина в бутылках с такими дорогими этикетками. А потом, позже, - фрау Клара подняла руки, как бы защищаясь, и ее глаза плотно зажмурились, словно боясь увидеть сквозь веки что-то страшное, - если бы Он тогда и жил во мне, мне все равно пришлось бы Его изгнать. Но я о Нем ничего не знала. Я забыла о Нем. Тогда я забыла обо всем. И только во Флоренции, когда я впервые в жизни начала видеть, слышать чувствовать, узнавать и одновременно учиться благодарности за все это, тогда я опять подумала о Нем. Везде были Его следы. Во всех картинах я видела частицу Его улыбки, колокола звенели Его живым голосом, а на статуях я узнавала отпечатки Его рук.

– И вы нашли Его?

Клара посмотрела на доктора большими счастливыми глазами:

– Я чувствовала, что Он был, однажды когда-то был. Нужно ли знать больше? Это было бы уже слишком.

Доктор встал и подошел к окну. За ним виднелся кусочек поля и старая городская церковь, над церковью вечереющее небо. Доктор Ласман спросил не оборачиваясь:

– А теперь?

Не получив ответа, он медленно отошел от окна.

– Теперь, - сказала медленно Клара, когда он встал прямо перед ней, и посмотрела ему в глаза, - теперь я иногда думаю: Он будет.

Доктор взял ее руку и подержал мгновенье. Он смотрел куда-то мимо нее.

– О чем вы, Георг?

– Я думаю, что сейчас все как в тот вечер: вы ждете чудесного гостя, Бога, и знаете, что Он придет. И случайно примешался я...

Фрау Клара встала легко и весело. Она выглядела совсем молодой.

– Только уж на этот раз мы дождемся.

Она сказала это так просто и радостно, что доктор улыбнулся.

И она повела его в другую комнату, к ее ребенку".

В этой истории нет ничего, о чем детям нельзя было бы знать. И все же дети ее не пережили. Я рассказал ее только темноте. А дети боятся темноты, убегают от нее, а если им приходится в ней оставаться, они зажмуривают глаза и зажимают уши. Но и для них настанет время, когда они полюбят темноту. Она расскажет им мою историю, и тогда они поймут ее лучше.