— Что с нашим человечком в «Милосердии»?

— Говорит, на послезавтра намечается отработка очередного клиента. Новицкий его пас три месяца. Большая квартира у метро «Семеновская».

— Думаешь, хозяина после договора будут глушить?

— Семьдесят тысяч долларов. Еще как будут, Слава… На, читай.

Савельев протянул распечатку телефонных переговоров. Опять Новицкий обещал Каратисту новое денежное дело и списание всех долгов.

— Надо им снова навешивать «наружку», — предложил Аверин.

— С завтрашнего дня…

Аверин открыл дверь, прошел в прихожую, включил свет. Пушинка висела, вцепившись когтями в плащ на вешалке. Что она там делала — никому не известно.

— Мой новый плащ, — укоризненно произнес Аверин, снимая кошечку. Пушинка мяукнула, беззлобно укусила его за руку и замурлыкала.

Пушинка испытывала в последнее время какое-то нездоровое стремление к акробатическим номерам. Она то карабкалась на шкафы, то лазила по шторам, от чего те лохматились, а теперь решила взяться за плащ.

Аверин прошел на кухню. Пушинка рванула следом и начала тереться мордой о брюки. Это означало, что она канючит свою порцию.

— Не получишь. Нечего по плащам дорогим лазить, — произнес он.

Пушинка на миг растерянно посмотрела на него, а потом тяпнула за ногу. Аверину порой казалось, что она понимает русский язык так же свободно, как он сам.

— А это уже уголовщина, — погрозил он пальцем котенку. — Ладно, что с тобой поделаешь.

Вытащил из холодильника кусок колбасы и кинул на блюдце, поставил варить рыбу. Прошел в комнату. Набрал номер квартиры Маргариты. Она подняла трубку.

— Здравствуй, дорогая моя, — произнес он.

— Привет, — в голосе звучал холодок.

— Ты не хочешь встретиться?

— Я на этой неделе не могу. Извини.

Судя по тону, извинение подразумевалось чисто формальное. Обменявшись еще несколькими ничего не значащими фразами, Аверин закруглил разговор. Держа трубку в руке и слушая гудки, он вздохнул. Он привык к переменам настроения у Маргариты. Кто поймет этих женщин? Перебрал в памяти — может, сделал что-то не так? Вроде все нормально. Возможно, он просто наскучил ей. Девушка привыкла с детства играть с разными игрушками, выбрасывая их, когда они надоедают. На миг он почувствовал себя несчастным, заброшенным.

— Мяу, — донесся с кухни требовательный зов. Пушинка намекала, что рыбе уже пора бы и свариться…

— Первый, ответь Бархану-один, — донеслось шуршание из рации.

— Первый слушает, — произнес Артемьев.

— Объект вышел из ресторана. Сел в контейнер. С ним — его секретарша.

— Где терпила?

— Вышел из ресторана. Хорошо поднабрался. Идет к троллейбусу.

— Провожайте «Мерседес». Бархан-четвертый — провожает терпилу.

— Бархан-четыре понял.

— Бархан-один принял.

Аверин посмотрел на часы на панели «Жигулей». Они показывали двадцать два пятнадцать.

— Скоро будут, — сказал Савельев. Зашуршал эфир.

— Бархан-восемь на связи. Первый, ответь, — послышалось из рации.

Третья группа «наружки» вошла в зону радиослышимости.

— Первый, слушаю.

— Ведем клиента вдоль бульвара.

— Контейнер?

— Зеленые «Жигули». Квитанция «а22-18мк».

— Понял. Присматривайте.

Через пять минут зеленые «Жигули» появились в зоне видимости. Машина была старая, потертая, битая-перебитая. Она остановилась в двух кварталах от дома.

— Объект два вышел из контейнера. Объект три остался в салоне, — сообщил оперативник из «наружки».

Ясно — Каратист отправился к дому, а Карась сидит за рулем и ждет возвращения подельника.

— Не упускайте. Пятый, по сигналу начнете брать. Союзники пусть подстрахуют.

Союзниками обычно называют сотрудников «семерки» — разведки. Они не имеют права участвовать в силовых мероприятиях. Их дело — наружное наблюдение. Они живут под чужими именами, имеют вымышленные места работы и документы прикрытия. Оперативник «наружки» — это тень. Он напоминает о своем присутствии лишь тихим шелестом и не должен никогда материализовываться ни в материалах уголовных дел, ни при задержаниях. Но в жизни часто происходит иначе. При мероприятиях часто просто не хватает оперативников для проведения захватов, и «семерка» занимается несвойственным делом — выламывает руки, защелкивает браслеты.

— Значит, все сработало, — сказал Савельев. — Они решили убрать клиента.

— Значит, решили, — произнес Аверин. На него обычно накатывало легкое возбуждение, когда операция входила в основную стадию.

— Смотри, вот он. С сумкой.

— В сумке — автомат Калашникова?

— Скорее всего. Привычный инструмент.

— Стрелки хреновы.

Каратист пристроился в сквере так, чтобы держать подъезд в поле зрения. Он нервничал. Вскакивал, суетливо прохаживался. Аверин рассматривал его в бинокль. Летом темнело поздно, на Улице было совсем светло.