Шрифт:
— Разрешите, — критик преподнес бокал. — А вы действительно из «Памяти».
— Угу.
— Интересно… И как, действительно вы собираетесь громить евреев?
— А как же. Вот с силами соберемся, следующим месяцем и начнем.
Они перекинулись еще несколькими вопросами, и критик исчез, страшно довольный. Тут появился Сергей.
— Какие хорошие маслины!
Аверин так и не напился, чего не скажешь об остальных. Мила потребовала проводить ее домой. Он сказал Свете:
— Отвезу твою подругу.
— Ах ты, бабник… Не смей только…
Что «только», было понятно.
Аверин дотащил Милу до дома — благо жила она неподалеку. Доставил к дверям квартиры.
— Зайдешь, шахтер? — осведомилась она, прижавшись к нему соблазнительной грудью и шаря руками по его плечам.
— Не могу. На меня ребенка оставили. Трехлетнего. Кормить надо.
— Ну ладно. На, — она протянула ему свою визитку.
Аверин поцеловал Милу в губы. Провел руками по голым плечам. С сожалением оторвался от нее и отправился восвояси в приподнятом настроении. Повеселился он от души.
Рано утром позвонил Ледокол и назначил срочную встречу на лавочке, на старом месте — у метро «Китай-город».
— Здорово, самбист, — сказал Ледокол, пожимая руку.
— Привет.
— За что вы Артема Смолина грохнули?
— За дело. Он пытался пристрелить командира спецназовской группы.
— Теперь ждите ответа.
— А что?
— Братва Росписного решила объявить кровную месть. Не слышал?
— Что-то слышал.
Вчера днем позвонил Долгушин и сообщил, что таганские братаны в ярости и продумывают ответные меры. Хотят показать милиции, кто в городе хозяин.
— Сперва сидели, проливали горькие слезы. Потом порешили объявить месть ОМСНу, — заявил Ледокол.
— Ну?
— На рекогносцировку выезжали вечером.
— Насколько реально?
— Старички против. Но отморозки чуру не знают. Могут что-то предпринять. Это тебе на заметку.
— Будем разводить ситуацию.
— Да уж… Что с Дадашевым порешили?
— Думаем.
— Что думать-то?
— Я пока ничего сказать не могу.
— Смотри. Хороший шанс упустишь братву тряхнуть. А то они вас совсем перестали уважать. Скоро на шею сядут — слабым всегда садятся.
— Это верно.
— И продажным.
— Ты о ком?
— О многих… Ладно, давай…
Расставшись с Ледоколом, Аверин отправился к Долгушину. Зашел в кабинет. В отделе царила суета. Сновали возбужденные сотрудники. На тумбочке в зарядном устройстве торчало несколько радиостанций. Долгушин сидел и заботливо протирал свой пистолет.
— Подтверждение получил твоей информации, — сказал Аверин. — Братаны обсуждают, стоит ли бойцов ОМСНа мочить.
— Они совсем с катушек съехали, — покачал головой Долгушин. — На кого лапу поднимают!
— Это ведь только раньше у воров милиционера считалось западло валить.
— Кстати, не из каких-то гуманных соображений, — сказал Долгушин, загоняя шомпол в ствол. — А потому что знали — дорого обойдется… А сегодня обнаглели. Каждый день стреляют друг друга. И почему-то считают, что с нами то же самое пройдет. Что мента можно замочить так же, как братана, и при этом живым остаться. И забывают одну вещь.
— Какую, интересно?
— Что они у нас вот здесь, — Долгушин сжал кулак. — И если мы их начнем мочить, то им придется ох как несладко.
— Только они не верят, что мы их начнем мочить.
— Поверят. Не бойся. Я уже слушок запустил, что эту акцию провели не случайно, а запланированно и теперь приказ — создавать ситуации и уничтожать лидеров преступных формирований в момент проведения мероприятий.
— Ну и что?
— Посмотрим. По-моему, скоро посмеемся.
Во второй половине дня Аверин подъехал к начальнику отдела ГУОПа полковнику Сидорову.
— Ну чего, опер? — спросил тот. — Готов?
— Всегда готов.
— Завтра мероприятие. Наш спецотдел подключаем. Врежем по супостату?
— Врежем.
— В десять ноль-ноль завтра на Огарева в расположение СОБРа. Оттуда двигаемся. Понял?
— Понял.
— Бумаги на твоих клиентов — о розыске, о заочном обвинении и избрании меры пресечения — будут?
— Сделано…
— Давай. До завтра.
Возвращаясь домой, Аверин увидел, что сумасшедшая соседка обклеивает стекла своей квартиры бумажными крестами, как при артобстреле. Когда он поднялся на этаж, соседка выглянула и торжествующе прошипела: