На следующее утро было назначено первое погружение батискафа, ставящее целью установку на разных глубинах в радиусе ста метров звуковых приемопередатчиков для записи переговоров дельфинов.

К моменту спуска «кита», как назвали выкрашенный ярко-оранжевой краской батискаф члены команды, на палубе судна собрались все. Мощная грузовая стрела сняла аппарат с места его крепления на корме корабля и медленно, стараясь не раскачивать из стороны в сторону, перенесла за борт судна. Лебедка, сантиметр за сантиметром, стравливала пятидесятимиллиметровый стальной трос, опуская аппарат к колыхающимся на поверхности океана полуметровым волнам. Наконец он коснулся воды, погрузился в нее на треть, на какое-то время замер, а затем, когда включился направленный вертикально вверх прожектор, а вместе с ним и еще два – спереди и сзади, – начал со скоростью шесть метров в минуту погружаться на дно.

Прохоров включил первую видеокамеру, передающую изображение на корабль, где оно автоматически записывалось на кассету, оценил внутреннее освещение батискафа в виде одинокой желтой лампочки возле расположенного вверху люка, а потом, так же как Славгородский, прильнул к толстому прозрачному плексигласу, вместо обычного стекла перекрывающему отверстие иллюминатора.

Маленькие пузырьки воздуха поднимались вверх, к месту, откуда только что начал свое погружение «кит». Спустя пару минут появились рыбы, очень смахивающие на стаю мелких пресноводных окуней – такие же полосатые и колючие, только несколько другой цветовой окраски. Наружный микрофон уловил далекий крик дельфина…

– Вы не спускались раньше под воду? – неожиданно спросил Сергей, переключив аппарат поглощения углекислого газа на максимальную мощность. – Хотя бы с аквалангом? – Неизвестно, к кому из ученых он обращался. Наверное, к обоим сразу.

– Я – нет, – сразу ответил профессор, не отрываясь от круглого иллюминатора. – Никогда. Но мне нравится, – он повернулся к штурману и как-то заговорщицки улыбнулся.

– А мне приходилось плавать с аквалангом и даже заниматься подводной охотой. На Волге, возле Саратова. Могу даже сказать, что получал от этого удовольствие. Кстати, «мокрый» комбинезон и кислородные баллоны у меня дома в целости и сохранности. Может, слетаем по-быстрому? – Прохоров чувствовал себя просто великолепно.

– Как-нибудь в другой раз, – усмехнулся шутке Вадима штурман и перевел свет переднего прожектора на несколько градусов ниже.

Тотчас в его фокусе появилась отвратительная, вытянутая, как у угря, и зубастая, как у щуки, рыбья морда. Ее маленькие злые глаза-пуговицы без какого-либо страха смотрели на незнакомый предмет, неожиданно спустившийся откуда-то сверху, да еще ослепляющий обитательницу черных сумрачных глубин ярким светом прожектора. Тварь, ни капли не стесняясь, вынырнула из темноты и вплотную приблизилась к иллюминатору, с плохо скрываемым любопытством заглядывая внутрь. Цвет ее бесчешуйчатой шкуры был темно-коричневым, с редкими желтыми точками в районе живота. Змеевидное тело – значительно длинней и подвижней, а пасть, с острыми, как загнутые отточенные гвозди, зубами – вдвое больше. Такая «гадюка» могла запросто оторвать руку, если кто-нибудь решился погладить ее против шерсти. Но ни одному из находящихся в батискафе мужчин эта идея как-то не пришла в голову.

– Мурена. – Сергей легонько щелкнул указательным пальцем по плексигласу, на что змеевидная тварь сразу же ответила судорожным броском и смыканием открытой пасти. Она явно не имела ничего против, чтобы позавтракать пальцем штурмана. Но, сильно ударившись мордой о прозрачное органическое стекло иллюминатора, вынуждена была сконфуженно ретироваться. Какой-то зазевавшейся атлантической селедке сегодня не слишком повезет. Ведь мурена вряд ли знает, что где-то в мире существует вегетарианская диета…

«Кит» продолжал медленно опускаться, слегка покачиваясь и ощетинившись тремя яркими белыми лучами. Красная стрелка на приборе глубины заблудилась где-то в районе между цифрами тридцать и сорок. Солнечный свет, такой яркий над зеленой поверхностью океана, почти не проникал в эти мрачные глубины. То и дело мимо иллюминаторов проплывали диковинные рыбы, раскрашенные преимущественно в темные тона, похожие на сгусток плазмы полупрозрачные медузы и целые мутные колонии океанического планктона – любимого и единственного лакомства огромных, но совершенно безобидных для остальных водных обитателей китов. Прохоров всегда удивлялся, как такое гигантское животное весом в несколько тонн может питаться почти невесомыми простейшими организмами, не способными даже самостоятельно передвигаться.

– Скоро будем на месте, – сообщил штурман и в очередной раз посмотрел на вращающийся экран РЛС. Очертания лежащего на дне океана предмета напоминали что-то до удивления знакомое. Славгородский присоединился к Сергею и тоже внимательно наблюдал, как после прохождения лучом правого верхнего края экрана на нем оставалась очень примечательная, с четко очерченными границами отметина.

– Неужели это… – Профессор вдруг замолчал, чуть заметно покачав головой. – Даже не верится, честное слово!

– Сейчас посмотрим. Уже приехали, – пробормотал одними губами штурман, и спустя секунду направленный почти вертикально вниз луч переднего прожектора достиг идеально гладкого песчаного дна.

– По-моему, оно где-то здесь, – Сергей со знанием дела повернул похожую на компьютерный джойстик ручку перемещения прожектора и направил ее градусов на двадцать пять вправо.

В момент, когда нижняя часть батискафа мягко коснулась океанского дна, взметнув вверх клубы мелкого серого песка, луч прожектора вырвал из темноты силуэт наполовину погруженного в песок, лежащего совершенно ровно и сверкающего своими металлическими боками в мощном свете галогеновой лампы самолета. Он был почти как новый. Только расчерченное паутиной мелких трещин стекло кабины пилотов не позволяло заглянуть внутрь. Но зато отчетливо были видны обломанный руль высоты и нарисованный на фюзеляже опознавательный знак французской военной авиации. Самолет, несомненно, был сбит, летя на небольшой высоте над уровнем океана, и нашел свое последнее пристанище на ровном песчаном дне Атлантики в годы второй мировой войны.