– Это Северные вещи, – извинился он. – Но они тебе подойдут, а других ты здесь не достанешь.

Я пожал плечами.

– Если бы я пошел на Север в набедренной повязке, бурнусе и сандалиях, я бы давно отморозил себе гехетти… примерно это мне Дел и говорила, – Телек охотно улыбнулся. – Я уже привык к теплой одежде.

Северянин посмотрел на Хану, помогавшую Дел.

– Я не буду спрашивать, что было между тобой и Стигандом прошлой ночью – это не мое дело – но я прошу тебя помнить о договоре, который мы заключили.

Я снял пояс, гетры и ботинки.

– Я все помню. Я подчинюсь решению суда, – я стянул через голову тунику. – Ты, конечно, даже не намекнешь мне, чего ожидать.

Телек покачал головой.

– Мое мнение это мое мнение. Вока принимает решение большинством голосов. Даже если бы я сказал тебе, за какой приговор буду бороться, ты не получил бы гарантию, что весь вока согласится на это.

Я потер грудь. Аиды, чего бы я не отдал за возможность хотя бы несколько часов походить в шелках и газе Юга, освободившись от грубой шерсти, тяжелых мехов и жесткой кожи.

– Тебе, Телек, нужно, чтобы Дел уехала из Стаал-Уста, – Стиганду тоже, хотя Телеку я об этом не сказал. Я решил, что все будет ясно после вынесения приговора.

Лицо Северянина было мрачным, глаза смотрели со странной враждебностью.

– Я боюсь, – тихо сказал он. – Боюсь, что она привяжется к девочке если останется, и заявит о своих правах на Калле.

Я понизил голос, чтобы ни Дел, ни Калле ничего не услышали.

– Но она отдала ее тебе, разве не так? Просила тебя вырастить девочку?

Он быстро кивнул.

– На другой день после рождения Калле отдали на наше попечение. Мы выбрали для нее имя. Дел было все равно. Я был кайдином, когда Дел стала истойя и ее начал обучать Балдур. Она знала меня, уважала, почитала… Я с радостью принял ее дочь. Хана… бесплодна, – он кинул взгляд на дальнее отделение. В доме не было никого, кроме нас, Ханы, Калле и Дел. Разбежались даже кошки и собаки. – Это был настоящий подарок богов. Но сейчас…

– Ты боишься, что этот подарок отнимут, – я мрачно кивнул, натягивая новые шерстяные штаны. – Я боюсь не меньше, Телек. Думаю, у нас есть много общего.

Он нахмурился, подавая мне шерстяную тунику.

– А чего тебе бояться, Южанин? Что Калле для тебя?

– Она может все уничтожить, – прямо ответил я. – Я привык к своей жизни. Мне нравится свобода, вызов, риск. И мне нравится делить их с Дел, а чтобы такая жизнь продолжалась, Дел не должно обременять ничто. Особенно такое значительное как ребенок.

– Значительное, – эхом отозвался он. – Да, ребенок это слишком важно. И мужчина или женщина, которые не понимают этого, не имеют чести.

Снова честь. Знакомый припев.

– Дело не в том, что я не люблю детей или не считаю Калле чудесной малышкой…

– …но тебе не нужна ответственность, – кивнул Телек. – Когда-то я думал так же. А однажды я даже поклялся, что никогда не свяжу себя с женщиной брачными узами, что мне хватит и обычных развлечений, – он криво улыбнулся. – Все мы меняемся, Южанин. Одни раньше, другие позже; одни больше, другие меньше, – он следил за головой Дел, время от времени, поднимавшейся над дальней перегородкой.

А я вдруг задумался. Я не утруждал себя мыслями о том, что случится когда я постарею – просто немного постарею, а не стану стариком – и не смогу танцевать. Я мало видел старых или пожилых танцоров мечей: возраст брал свою дань и люди нашей профессии уничтожали сами себя.

Так что я об этом не думал. Я очень старался об этом не задумываться.

Я не произнес ни слова, пока не закончил одеваться. Позаимствованная одежда была сшита из темно-синей шерсти. Тунику с длинными рукавами украшали серебряные бусины; сталкиваясь, они звенели. На мягкие штаны я надел меховые гамаши, украшенные серебряными узорами, а на руки тяжелые кожаные нарукавники, отягощенные круглыми серебряными шишками.

Аиды, какое тщеславие!

Но и этим наряд не ограничивался. К нему прилагался соответствующий пояс – такой широкий, что сжимал даже ребра – тоже основательно разукрашенный серебряными шишками, и тяжелый плащ цвета индиго, чтобы оттенить более темные тунику и штаны.

Телек накинул плащ мне на плечи, расправил складки и заколол ткань на одном плече массивной серебряной брошью. Плащ спускался до ботинок и тянул назад так, что хотелось изогнуться.

Я расправил плечи, привыкая к дополнительному весу.