Яркие черные глаза хустафы сверкнули при моем приближении. Я остановился перед ним.

— Ты видел это? — спросил я. — Мой приход сюда?

Он улыбнулся, растянув морщинистые губы, привыкшие к отсутствию зубов.

Я опустился на колени, вынул нож и нарисовал узоры на утоптанной земле. Это были не слова — я не умею читать и писать — и даже не руны, хотя в них я немного разбираюсь, и даже не привычные символы, обозначающие воду, благословение или предупреждение.

Несколько линий. Одни были прямыми, другие извивались, некоторые перекрещивались. Закончив, я убрал нож и взглянул на старика.

Какое-то время он даже не смотрел на рисунок. Он разглядывал меня, изучал мои глаза, словно через них хотел прочитать мысли. Я знал, что это невозможно — ну может для кого-то и возможно, но Бросающий песок обычно читает только песок — и решил, что он ищет что-то другое. Какой-то знак. Подтверждение. А может ждет от меня признания. Я так и не понял, что он хочет и мог ли я это сделать.

Потом он посмотрел на мой рисунок. Он долго изучал его, прослеживая взглядом каждую линию. Когда закончилась последняя, он, тяжело дыша, наклонился и положил свою тонкую дрожащую ладонь в центр рисунка. Ладонь прикрыла большую часть линий и оставила в пыли расплывчатый отпечаток. Старик поднял руку и провел через лоб ровную линию.

Я ждал ответа.

Или он уже ответил? Этот жест в его акетни был связан с джихади.

Я очень глубоко вздохнул, разгоняя путаницу мыслей.

— Я джихади?

Он посмотрел на меня: старый сморщенный старик с грязной полоской через лоб.

— Если это так, — не успокаивался я, — что в аиды мне делать? Я танцор меча, а не святой… не мессия, знающий как превращать песок в траву! — я замолчал, вспомнив о предположении Дел. И чувствуя себя полным дураком. — Или… может не в траву, а в стекло?

Черные глаза сверкнули. На ломаном Пустынном он сообщил мне, что все члены его акетни вели себя достойно, ожидая когда же исполнится предсказание Искандара.

Да, еще и Искандар. Так называемый джихади, которого ударила по голове собственная лошадь и который умер прежде чем успел совершить хотя бы что-то из обещанных чудес.

И как полагается джихади, перед смертью он объявил, что его миссия будет выполнена, хотя он сам еще не знает как и когда это случится. А значит из слов Джамайла — неизвестно как ставшего Оракулом — можно было сделать вывод, что должен был вернуться не обязательно сам Искандар, а кто-то, выполняющий его роль.

А я ни чью роль выполнять не собирался, большое спасибо.

И тут же меня захватил поток воспоминаний. Они били ключом изнутри, прорываясь к поверхности моего сознания: чужие, странные, незнакомые воспоминания о зеленой, плодородной стране. Я мучительно пытался понять, где же мог видеть этот цветущий мир, а потом понял: это был Юг глазами Чоса Деи еще до его разлада с братом.

Благодаря Чоса я очень хорошо «помнил» слова Шака Обре, пообещавшего, что если он сам не сможет восстановить мир, найдется тот, который сможет это сделать, невзирая на старания Чоса Деи.

И вполне возможно, что именно поэтому в Искандаре и появился джихади. Он возник неизвестно откуда и его имя осталось в людской памяти только потому что в его честь был назван город, да еще сохранились воспоминания о том, что лошадь ударила его по голове — а такой истории вполне достаточно, чтобы о мессии не забыли, независимо от его святости. Так что может быть Искандар вовсе не был человеком, обычным человеком, которые живут в этом мире.

В конце концов никто ведь не знает, как работает магия, откуда она берется и как ею управлять. Люди изучают ее и наугад пытаются подчинить себе ее силу, надеясь, что не ошибаются.

А значит, хотя это и кажется невероятным, Искандар мог быть созданием наколдованным Шака и посланным в мир, чтобы было кому восстановить Юг, превратив песок в траву.

Созданием. Не человеком. Его сделала магия, как Чоса Деи сделал гончих. Ведь вполне возможно, что Шака Обре тоже мог создавать, и может быть даже людей…

Я резко выпрямился и почувствовал, что дрожь пробирает меня до костей. Я увидел совсем новую возможность. И мне она совсем не понравилась.

— Нет, — решительно объявил я.

Хустафа поднял голову. В слабом свете песок на лбу блестел.

— Нет, — повторил я, вложив в одно слово всю страсть моего переделанного Чоса тела.

Старик пожал плечами, показывая, что не собирается мне больше ничего объяснять.

Или он просто не знал?

Я начал задыхаться.

— Я человек, — упрямо сказал я. — Меня не сделала магия, я не создание Шака. Я не колдовское творение…

Мехмет беззвучно вышел из-за фургона. Удивление в его взгляде быстро сменила мягкая укоризна: я зачем-то пришел среди ночи и начал приставать к старику.