– Я его украл! – оскорбленный Мун дернулся и чуть не проткнул себе горло. – Меня не интересуют мальчики, баска. Я занимаюсь женщинами.

– Лжец, – мягко сказала она. Даже слишком мягко для женщины, готовой убить мужчину. – У вас на Юге полно извращенцев. Они любят выбирать для своих развлечений мальчиков с Севера и хорошо за это платят. Я пять лет училась вести дела, работорговец, так что не ври мне, – носком сандалии она ткнула Муна в объемистый живот. – Светловолосый, голубоглазый мальчик, работорговец, с бледной кожей, похож на меня.

Глазки Муна сверкнули в мою сторону. Я понял его просьбу. С одной стороны, он хотел, чтобы я вмешался и помог ему, с другой, понимал, что если я сделаю хотя бы шаг, она может вонзить клинок в его горло. Я взвесил все за и против и избрал наилучший вариант – подождать.

– Пять лет назад? – Мун так взмок, что желтый бурнус покрылся коричневыми пятнами. – Баска, я ничего не знаю. Пять лет – долгий срок. Да, дети с Севера пользуются спросом, и я часто вижу их. Откуда мне знать, был среди них твой брат или нет.

Я ничего не услышал, но заметил движение ее губ. Она произнесла одно слово и хотя меч не двинулся ни на йоту, капли крови у острия из ярко-красных превратились в угольно-черные и застыли на побелевшей коже.

Мун судорожно хватал ртом воздух. Дыхание вырывалось со свистом и тут же превращалось в пар, как на морозе. Мун прохрипел:

– Был… был мальчик. Пять лет назад или больше. Я пересекал Пенджу, увидел его там… – Мун пожал плечами. – В бараке, в Джуле был маленький мальчик, но я не уверен, что это был твой брат. В Джуле много Северян.

– Джула, – повторила она. – Где это?

– На Юге, – я влез в разговор. – Опасные места.

– Это неважно, – она снова ткнула Муна ногой в живот. – У кого ты его видел, работорговец?

– У Омара, – жалобно признался Мун. – Он мой брат.

– Тоже работорговец?

Осмун закатил глаза.

– Это занятие семейное.

Северянка подняла меч и, не взглянув на ножны, отправила его в место хранения. На такой фокус уходят годы практики. Не сказав ни слова, она отодвинула меня с дороги и вышла. Я посмотрел на трясущегося, подвывающего Муна.

Он прижимал дрожащие пальцы к царапине на шее.

– Холод, – прошептал он. – Какой холод…

– Таковы почти все женщины, – сообщил я и пошел искать Северянку.

Я нашел ее около лошадей. Она уже оседлала небольшого серого мерина, стоявшего неподалеку от моего жеребца, и привязывала к седлу кожаные фляги с водой. Белый бурнус остался в одном из хиортов Муна и на Северянке была только короткая туника. Солнце палило нещадно и, глядя на ее белую кожу, я подумал, что к вечеру она станет красной, а блондинку ждет беспокойная ночь.

Она делала вид, что меня не замечает, а я прислонился плечом к шершавому стволу ближайшей пальмы и смотрел, как Северянка перекидывала на шею серого яркие желтые поводья и пробовала седло. Под палящим солнцем ее волосы казались почти белыми, а блеск серебряной рукояти меча слепил глаза.

У меня снова пересохло во рту.

– Собираешься в Джулу?

Она бросила на меня взгляд через плечо, не переставая заниматься подпругой.

– Ты сам все слышал.

Я пожал плечом – тем, которое не упиралось в дерево.

– Была там когда-нибудь?

– Нет, – она снова проверила подпруги, подобрала повод и, ухватившись левой рукой за короткую, жесткую гриву мерина, легко запрыгнула в седло, лежащее на ярком чепраке. Под Южным солнцем краски быстро выцветают, ярко-красный цвет желтеет, а потом становится коричневым. Северянка вдела ногу в медное стремя, обшитое кожей, боковой разрез туники распахнулся и я увидел стройное бедро.

Я проглотил комок в горле и попытался справиться с голосом.

– Одной тебе трудно будет добраться до Джулы.

Голубые глаза смотрели на меня с подкупающей искренностью.

– Трудно.

Я ждал. Она тоже. Про себя я скривился. Похоже было, что умение вести разговор к числу ее достоинств не относилось. Но это в женщине не главное.

Мы смотрели друг на друга. Она сидела на беспокойном сером мерине, покрытом слоем шафрановой пыли, а я стоял на ногах (тоже успев изрядно пропылиться, пока дошел от кантины до хиорта Осмуна), небрежно прислонившись к пальме. Сухие, ломкие листья почти не давали тени. Я покосился на женщину на лошади и решил еще подождать.