Шум падающей воды привлек его внимание. Вода падала из облепленного ракушками кувшина, который держала девочка-богиня, в мраморный бассейн. Он наскоро смыл сажу с липа и рук.

Теперь он мог передвигаться более открыто. Он не боялся привлечь к себе внимание. Город был переполнен людьми, многие из них были иноземцами-караванщикам и, а уж на гирканийца Конан мало походил. Задолго до рассвета он почти уже достиг княжеского дворца.

Его остановил призывный шум, доносившийся из таверны. Он вошел в низкую дверцу, раздвинул шелковую завесу и оказался в небольшой комнате. Посетители были по большей части иноземцами, караванщики из самых разных стран. Было и несколько здешних. Даже для богатой Согарии такое убранство было необычно роскошным – стены из отличного, изящно отделанного камня, мебель из редкого дерева. Везде были развешаны образцы прекрасной вышивки, которой был прославлен этот город.

Служанка поставил на стол перед ним тарелку с хлебом, плодами и сыром, и еще он заказал чашу вина. Он заметил, что голода здесь пока что не ощущается. На вертеле жарилось мясо – но после всего предыдущего это уже не удивляло. При осаде лучше главное – сохранить до конца зерно и фураж для скота. Свежие фрукты, зелень, оливы – это уж как получится. Под конец остается разве что сыр, сухие бобы, горох, ячмень – если, конечно, все это не сожрут крысы. Судя по всему, Согария еще далека от того, чтобы сдаваться на милость победителя! Город выдержит осаду еще не одну неделю. Может, конечно, у этой роскоши есть и другое объяснение… Ну, на то он и здесь, чтобы разобраться в этом!

Вошло несколько вооруженных молодых людей; их простая одежда плохо шла к этому богато обставленному месту. Они окинули взглядом таверну, ища свободные места, и с подозрением взглянули на Конана. Без спросу сев за его стол, они жестом подозвали служанку.

Один из них обратился к киммерийцу:

– Ты на вид парень здоровый. Почему не воюешь, не защищаешь город, а?

Конан решил прикинуться простачком:

– Я нездешний. Плохо знаю по-вашему.

– Гнать вас всех надо! – сказал другой молодой человек. – Сидите в нашем городе, хлеб едите, а как воевать – так нет.

– Оставь-ка посетителя в покое, – перебила его служанка. – Знаешь, в чем разница между ним и тобой? Он за себя платит, а вас, дармоедов, велено кормить бесплатно, пока вы носите форменную одежду с цветами города.

– Ну и правильно, – ответил юный герой, – мы, понимаешь, жизнью рискуем, защищая вас, слабосильных. Принеси-ка нам лучшей жратвы и лучшего вина)

– Еды – пожалуйста, а за вино платите. Князь хочет, чтобы у вас были силенки для боя, а не чтобы вы нажирались как свиньи. Платите или пейте воду.

– Воду! – закричал парень с обвислыми каштановыми усами. В голосе его было выражение неподдельного ужаса. – Я слышал, что осада – это настоящий ад, но чтобы такое…

Конан протянул им кувшин.

– Я угощаю, – сказал он.

В то же мгновение молодые воины стали его лучшими друзьями.

– Я всегда говорил: хорошее это дело – привечать в нашем городе иноземных гостей! – произнес усатый.

Они налили себе вина, и все сошлись, что иноземец – парень что надо. Конан понимал, что дружелюбие это кончится вместе с вином. Они болтали между собой, особенно не обращая на него внимания: ведь он чужестранец, какое ему дело до местных новостей?

– Слышал, что говорят? – спросил один. – Тот парень, что напоил гонца и ускакал из города на его лошади, – думают, что это был Мансур.

– Я всегда от него ожидал чего-нибудь этакого, – ответил другой. Хвалился, хвалился, стишки писал про войну и подвиги, а как представился случай показать себя в деле – сразу же дал ноги.

– Да нет, едва ли он струсил, – сказал усатый. – Дурак – это да. А трус – нет, он не из таких. Он небось выдумал невесть что – пробраться в самое логово к этим гирканийцам и своими руками прикончить их царя, например.

– Да уж, – сказал другой. – Пуститься в одиночку через вражеские посты – это на трусость не похоже. При всем своем хвастовстве, при всех своих жутких виршах Мансур – лучший во всем городе боец на мечах, это надо признать.

– Какая разница! – отозвался первый. – Трус он или герой, сгинул-то он наверняка, дурачок несчастный.

Конан припомнил следы от копыт в соломенных чехлах и раны от мастерских ударов мечом на телах убитых гирканийских воинов.

– Повод выпить, – сказал один из согарийцев. – Помянем павшего товарища! Есть еще что-нибудь в кувшине?

Другой опустил усы а кувшин:

– Пуст, как голова бедняги Мансура. Эй, чужестранец… Но когда он поднял глаза, Конана как не бывало.

Он пробирался дальше – ко дворцу. Сейчас народ начнет просыпаться; можно будет невзначай услышать кое-что интересное. Осада только началась, люди еще возбуждены и болтливы. Им еще предстоит научиться терпеливо сносить унылую бесконечность долгих осадных дней.

Он пересек общественный сад, полный жалких беженцев, разбивших здесь свои шатры и палатки. Да, прав был Рустуф. Если осада протянется долго, ничего хорошего этих людей не ждет. Скоро они пожалеют, что не остались у себя в деревнях.