Шрифт:
– Сначала дочь, а теперь и мать?
Мы сидели на большой кушетке в гостиной. Она – на противоположном конце от меня, все еще в рабочих брюках и красной футболке. Я пришел домой с твердым намерением оставить проблемы за порогом, а кончилось тем, что рассказал все: о сеансах с Лорен, о вечеринке Фила Харнсбергера, о Мишель, Шоне, Джейн и ужасной старости, ожидающей Мэла Эббота.
Смерть отменяет конфиденциальность.
– Звучит как исповедь.
– Чья?
– Твоя. Словно ты сделал что-то неправильно и теперь раскаиваешься. Словно ты – главное действующее лицо, а не второстепенный герой грязной истории. – Робин отвела взгляд. – Словно Лорен соблазнила тебя. Конечно, не в сексуальном плане. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю, и, думаю, тут нечему удивляться. Она же именно этим зарабатывала себе на жизнь.
– Не понимаю.
Робин встала, пошла на кухню и вернулась с двумя бутылками воды. Одну протянула мне и села, все так же в стороне.
– Что-то не так?
– Сколько раз ты видел эту девушку? Дважды? Причем десять лет назад. И все-таки ты убежден, что обязан выяснить все подробности ее жизни. Но такие люди раскрываются неохотно.
– Такие люди?
– Изгои, одиночки, душевнобольные, пациенты, называй как хочешь. Разве не ты рассказывал, как долго пришлось учиться не впитывать в себя их проблемы, не принимать их близко к сердцу?
– Не в том дело...
– В чем же, Алекс? – Ее голос был тихим, но в нем чувствовалась обида.
– Что еще тебя беспокоит? – спросил я.
– Ты говоришь со мной, будто с пациенткой.
– Извини...
– Твой мозг – отлично отлаженный механизм, Алекс. Ты как швейцарские часы, всегда тикаешь – безустанно. И все же порой я думаю, что ты используешь Божий дар не по назначению. Общаясь с подобными людьми, ты опускаешься ниже своего уровня.
Я подсел к Робин, и она позволила прикоснуться к кончикам ее пальцев. Хотя все еще оставалась несколько напряжена и обнять себя точно бы не разрешила.
– Дело в том, – продолжала Робин, – что ты встал на беговую дорожку и никак не можешь остановиться. Люди вокруг этой девушки умирают, а тебе и в голову не приходит, что ты тоже в опасности...
– Люди, которые умерли, хорошо ее знали.
Она вздохнула и поднялась.
– У меня много работы, увидимся позже.
– Как насчет ужина?
– Я не голодна.
– Тебе плохо со мной.
– Как раз наоборот, – возразила она. – Мне очень хорошо с тобой. И поэтому я хочу, чтобы мы оба были живы и здоровы.
– Мне не грозит опасность. Я больше не поступлю с тобой так, как тогда.
– Со мной? Алекс, когда ты наконец начнешь думать о себе? Определись раз и навсегда, что ты будешь допускать в свою душу и мысли, а что – нет. – Она наклонилась и поцеловала меня в лоб. – Я не хочу быть жестокой, дорогой, но я устала от грязи, подозрений и переживаний. В свое время ты сделал для этой девушки все, что мог. Напоминай себе об этом почаще.
Я провел вечер в одиночестве, слушая музыку и не ощущая ее гармонии. Потом пытался читать – что угодно, только не психологию. В одиннадцать часов Робин все еще не было, и я пошел спать. Я не привык так рано ложиться, поэтому проснулся в половине пятого и лежал, борясь с желанием встать с постели – не отдохнувший, зато все-таки выспавшийся. Попробовал применить на практике все известные мне методики расслабления, чтобы поспать еще немного. В итоге промучился целых два часа... и увидел Робин. Тогда я притворился только что проснувшимся и готовым встретить новый день с новыми силами.
Она улыбнулась, взъерошила мне волосы, пошла в душ одна, но кофе сварила для двоих и уткнулась в газету. Если там и было что-то об убийстве Джейн Эббот, Робин не сказала. Я пробежал глазами "Метро", однако ничего не нашел.
К восьми часам Робин пошла в студию, я же отправился на пробежку, более интенсивную, чем обычно, пытаясь вместе с потом избавиться от лишнего адреналина. Я пообещал себе не читать газет и все же, едва вернувшись, не удержался и быстро их просмотрел. На двадцать пятой странице я нашел то, что искал, – отчет об убийстве Джейн. Все описано, как я и предсказывал: "дряхлый муж", "потрясенные соседи", "семейная трагедия", "расследование продолжается".
Я решил закончить с некоторыми докладами для суда, давно валявшимися на столе. Пара разбирательств с нанесением увечий и как результат – психологическая травма у детей. Битва за опеку между богатыми действующими лицами, которая может закончиться только со смертью кого-нибудь из участников. Я готовил отчеты на компьютере, подписывал, ставил печати... потом просмотрел бумаги, пытаясь выяснить, платить ли налоги за апрель. В одиннадцать тридцать пришла Робин в компании со Спайком и сообщила, что ей нужно отвезти две отреставрированные гитары в дом одного киноактера, который собирался играть на них песни Элвиса Пресли в ходе съемок очередного фильма.
– Элвис никогда не играл на подобных гитарах, – сказал я.
– Это еще не самое страшное. Парню медведь на ухо наступил, – ответила Робин. Чмокнула меня в щеку – сухо, все еще обиженно – и уехала.
К двенадцати я уже не находил себе места.
В двенадцать восемнадцать я устал бороться с собой и сел в машину.
Я ехал на восток, по направлению к Санта-Монике и океану. Решил, что просто проеду мимо дома Бена Даггера, а потом совершу приятную, расслабляющую поездку вдоль побережья.