Друзья поддержали Франсуа. Чувствовалось, что этим парням и девчатам понятна трагедия Испании.

Поезд мчался с бешеной скоростью. За окном мелькали селения и города.

Наконец, Париж. Когда состав подходил к перрону, к нам снова пришел Франсуа. Он крепко пожал нам руки, похлопал по плечам и, прощаясь, сказал: «Запреты полиции нас не запугают. Мы будем ходить с развернутыми красными знаменами и собирать деньги на борьбу против сил фашизма в Испании». Мы тепло попрощались с французскими студентами.

На вокзале нас встретил товарищ из посольства. Он предложил вначале завезти вещи в гостиницу, где для нас забронировали номер, а потом уже идти в посольство. Так мы и сделали.

В посольстве от адъютанта военного атташе узнал, что мой выезд из Парижа может быть назначен не раньше, чем через неделю.

– Завтра приходите к 10 часам утра к атташе, – сказал мне адъютант, – он точно скажет, когда поедете в Москву.

Вернулись в гостиницу. Я открыл окно, посмотрел на город. После Испании, где города в ночное время затемнены, как-то не верилось, что возможна такая иллюминация.

Это была моя первая ночь в мирном городе после настороженного, прифронтового Мадрида. Было непривычно ложиться на мягкие матрацы, накрываться белоснежными простынями, ощущать под головой пуховую подушку.

Утром Малков пошел в Торгпредство, а я к военному атташе – Васильеву.

– Вот он, испанец, герой. Слышал о ваших делах, – встретил меня атташе.

Мы долго разговаривали с Васильевым о делах Испании.

– Да, если бы Советский Союз был ближе к испанской границе, мы могли бы еще больше сделать для республиканцев, – задумчиво сказал Васильев. – А то ведь французское правительство мешает. Местная полиция преследует любые демонстрации, которые трудящиеся Парижа устраивают в знак солидарности с республиканской армией, запрещает отправлять добровольцев в Испанию, закрывает границу для добровольцев из других стран.

Ну что же, поедете в Москву на следующей неделе, а за эти дни посмотрите Париж и его окрестности. Кстати, сейчас здесь проходит Всемирная выставка, сходите, там есть что посмотреть. На гастролях здесь МХАТ. Сегодня в Гранд-Опера ставят пьесу Горького «Враги». Очередь в кассах длиннющая, в основном стоят русские-белоэмигранты. Некоторые с утра приходят, лишь бы попасть в театр. Билеты, конечно, все уже проданы, но я для вас достану.

Поблагодарил комбрига и отправился в Торгпредство к Малкову предупредить, что вечером буду занят.

Перед входом в театр бойкие девушки предлагали программы сегодняшнего спектакля. В стороне кто-то настойчиво искал «лишний билетик». Совсем как в Москве.

До начала спектакля оставалось минут десять. Я принялся разглядывать зрителей.

Публика, которая прогуливалась по фойе, производила странное впечатление. Казалось, ты попал в дореволюционную Россию. Здесь можно было видеть русского помещика, купца и купчиху, князя и княжну, губернатора и губернаторшу, генерала в форме и старушку генеральшу.

Прозвонил последний звонок, публика направилась в зрительный зал. Соседями моими оказалась пожилая пара и скромно одетые молодые дамы. В зрительном зале погас свет. Тихо открылся занавес. На сцене липовая аллея, белая военная палатка, на столе пыхтит тульский самовар.

Публика зааплодировала. Мой сосед умиленно вздохнул: «Ах, как я соскучился по самовару. Помнишь, Маруся, какой в нашем имении был самовар?»

– Было, да сплыло, – зло толкнула старика локтем супруга.

Началось первое действие. В зале было тихо. Только время от времени слышались вздохи да иногда доносился шепот: «Смотрите-ка, генерал-то вышел при всей военной форме, как и наши генералы здесь в Париже одеваются». «Ах, какие липы, Русью пахнет».

Тишина в зале была нарушена, когда артист, исполнявший роль конторщика, вбежал на сцену и громогласно сообщил, что господина директора убили рабочие. По зрительному залу прокатился шум. Судя по моему соседу, который сквозь зубы прошипел: «Какая подлость», содержание спектакля не всем пришлось по душе. Уже позже, в антракте, я увидел своего соседа, беседующего в фойе с таким же стариком. Тому тоже не нравилась пьеса. Он, скривив губы, жаловался собеседнику:

– Чепуха какая-то. Все вздор. Разве мы так жили? Я хотя и был фабрикантом, но меня рабочие любили.

Стоявшая рядом с ним пожилая женщина, по-видимому жена, язвительно одернула его: «Ах, мой дорогой, брось хоть сейчас так говорить. Если рабочие любили, почему же они тебя вывезли с завода на тачке. Или это самый мирный вид транспорта для фабрикантов?»

– Оставь меня, – отмахнулся сконфуженный старик.

В гостиницу я вернулся поздно. Мой друг уже спал крепким сном. Я тихонько разделся и нырнул под одеяло.

Утром Малков сказал мне, что он договорился проехать на Всемирную выставку. В 10 часов мы втроем – я, Малков и Лена-переводчица – уже сидели в машине.