Я больше всего любил рассказ Леонида Андреева "Баргамот и Гараська". В детстве я жил с родителями на Солянке, в М. Ивановском переулке, в двух шагах от Хитрова рынка. На перекрестке этой улицы и переулка стоял городовой, внешне напоминавший Баргамота, все жители и хитрованцы величали его по имени отчеству, и, конечно, он принимал дары от содержателей ночлежек, притонов, домовладельцев, чьи здания были на его участке. Был на Хитровке и "пушкарь промышленная голова" Гараська, только звали его "Колька-пьяный". Горе было любому человеку, если обижал Кольку: он узнавал силу пудовых кулаков Баргамота...

Вскоре я предстал перед знаменитым писателем. Резкие черты лица, горбатый нос, открывающие большой лоб черные крылья волос, острая черная борода, огромные вспыхивающие черными огнями глаза заставляли {10} надолго запомнить Леонида Николаевича. Одет он был в черную вельветовую куртку с отложным воротником, из-под которого спускался на грудь небрежно повязанный галстук. Писатель поднялся из-за стола и, пожимая мне руку, заглянул в глаза. Потом стал шагать по комнате, а я испытывал нервную дрожь ученика, протягивающего на экзамене руку за билетом.

– Какие вещи Герберта Уэллса вы читали?- спросил меня Андреев, остановившись.

– "Борьбу миров", "Машину времени".

– А "Преступление лорда Артура Савиля"?

– Не читал!

– Поэтому вы и не знаете, что ваш рассказ "Предсказание" похож на этот "Этюд о долге" Уэллса, - и Леонид Николаевич рассказал содержание.

Конечно, мой рассказ по исполнению ни в какое сравнение не шел с "Этюдом о долге", который я вскоре прочитал.

– Вам нужно больше читать, - продолжал Леонид Андреев.
– Для чего? Для того, чтобы не повторить то, что уже написано! И не писать так, как это делали до вас! Найдите свою тему, свой стиль, свой язык! Вы где учитесь?

– Собираюсь поступить на юридический.

– Ни один факультет не дает такое познание жизни, как юридический. Я учился и работал судебным репортером. Какие сюжеты! Какие характеры! Фейерверк страстей!

Несколько минут он вспоминал, как тот или иной судебный процесс наталкивал его на золотые темы.

– Не спешите публиковать ваши рассказы,-продолжал Леонид Николаевич.
– В литературе очень важны первые шаги. А то шагнут, а авторов не замечают.

Хотя все это говорилось мне гораздо мягче, чем я передаю, но я сидел, чувствуя, что земля разверзлась подо мной, а я лечу в пропасть. У меня только нашлось силы, робко задать мучительный вопрос:

– Выйдет у меня что-нибудь?

– Я не профессиональный хиромант!
– проговорил Андреев и улыбнулся. Прежде чем стать хорошим писателем, надо быть отличным читателем!
– сказал он на прощание.

{11}

2

Февральская революция. Меценат Михаил Юрьевич.

Критик Ю. И. Айхенвальд

Для меня революция началась с того момента, когда в аудиторию Московского университета во время очередной яркой лекции профессора Озерова вошел староста нашего юридического факультета и сообщил, что Николай II отрекся от престола. Сейчас мы, по примеру петроградских студентов, должны разделиться на "пятерки", препровождать царских "блюстителей порядка" в тюрьмы, из которых уже выпускают политических узников. После этих слов старосты загромыхало такое "ура", что в окнах задребезжали стекла.

Мы начали выбирать руководителей "пятерок" и называть фамилии студентов, которые должны войти в каждую из них. Вдруг слева, в проходе, раздался шум, крик, и мы увидели нашего тыкволицего, с десятком царских медалей на бугристой груди "педеля", у которого вырывали записную книжку. Оказывается, он, украдкой, в уголке, записывал фамилии руководителей и участников "пятерок", чтобы по привычке осведомить охранку. Студенты вырвали у него записную книжку, вытащили его из аудитории и спустили с лестницы.

До глубокой ночи "пятерки" патрулировали по городу. Так же шагали с красными повязками на рукавах студенты других высших учебных заведений, рабочие московских заводов, горожане-добровольцы. Многие из них вели обезоруженных городовых, околоточных, приставов, жандармов, филеров - сыскных агентов охранки. Наша "пятерка" остановила автомобиль, в нем ехал помощник московского градоначальника Андрианова подполковник Заккит. Мы вывели его из машины, обыскали, взяли оружие и препроводили за решетку.

Я патрулировал в "пятерке" с одним студентом, и мы разговорились. Я сказал, что пишу стихи и рассказы. Он объяснил, что его отец, присяжный поверенный, большой любитель литературы, меценат, и зовут его Михаил Юрьевич, как Лермонтова, а моего спутника Федором Михайловичем, как Достоевского. В доме отца бывают {12} некоторые литераторы, в частности Ю. И. Айхенвальд, и, если я хочу, он, Федор Михайлович, может достать записку, адресованную этому критику. Я не отказался, и вскоре у меня в руках была визитная карточка Михаила Юрьевича, где он просил Айхенвальда принять меня.