Кристоф потянулся ее обнять. Но Ада оттолкнула его.

– Сделал бы или нет?

– Нет, детка, не сделал бы.

Ада в бешенстве повернулась к нему спиной.

– Ты просто меня не любишь. Ты не знаешь, что такое любовь.

– Возможно, – простодушно отвечал он.

Кристоф отлично понимал, что способен, как и любой человек, в минуту безумия совершить какую-нибудь глупость, даже бесчестную, а может быть, и еще хуже, но ему претило так вот холодно и бесстрастно хвастаться этим и казалось опасным признаваться в этом Аде. Инстинкт подсказывал ему, что обожаемый недруг подстерегает его, запоминает каждое слово, а он не желал давать Аде оружие против себя.

На этом Ада не успокоилась и в другой раз предприняла новую атаку:

– Ты меня любишь потому, что ты меня любишь, или потому, что я тебя люблю?

– Потому что я тебя люблю.

– Значит, если я тебя разлюблю, ты все равно будешь меня любить?

– Буду.

– А если я полюблю другого, ты все равно меня не разлюбишь?

– Не знаю. Думаю, что нет… Во всяком случае, тебе я скажу об этом последней.

– А что же переменится?

– Многое. Возможно, я. А ты уж наверняка.

– Но если я и переменюсь, тебе-то что?

– Как что? Я люблю тебя такой, какая ты есть. А если ты станешь другая, я не могу поручиться, что буду тебя любить.

– Ты просто меня не любишь, совсем не любишь! Торгуешься, как в лавке! Любит – не любит. Если ты меня действительно любишь, ты должен меня любить такой, какая я есть, должен всегда любить, что бы я ни сделала.

– В таком случае я любил бы тебя, как животное.

– А я и хочу, чтоб ты меня так любил.

– Значит, ты ошиблась, – сказал он, смеясь. – Я не тот, кто тебе нужен. Если бы я даже хотел, все равно не мог бы. А я и не хочу.

– Очень уж ты гордишься своим умом! Ты больше любишь свой ум, чем меня.

– Но ведь я тебя люблю, неблагодарная ты, больше, чем ты сама себя любишь. И чем ты красивее и лучше, тем больше я тебя люблю.

– Ну, заговорил, хуже учителя, – презрительно произнесла Ада.

– Чего ты от меня хочешь? Я люблю все, что прекрасно, а плохое вызывает во мне отвращение.

– Даже во мне?

– А в тебе особенно.

Ада со злости даже ногой топнула.

– Я не желаю, чтоб ты меня осуждал.

– Ну, жалуйся теперь, что я тебя осуждаю, что я тебя люблю, – нежно произнес он, желая ее успокоить.

Ада позволила обнять себя и даже ответила улыбкой на его поцелуй. Но минуту спустя, когда Кристоф надеялся, что все уже забыто, она тревожно спросила:

– А что ты во мне находишь плохого?

Кристоф поостерегся сказать, что именно, и малодушно ответил:

– Ничего не нахожу.

Ада немного подумала, потом улыбнулась и сказала:

– Послушай, Кристли, вот ты говоришь, что не переносишь лжи?

– Да, я ненавижу ложь.

– Ты прав, я тоже ненавижу ложь. Впрочем, на этот счет я спокойна, я никогда не лгу.

Кристоф взглянул на Аду – она говорила вполне искренне. И перед такой наивностью он почувствовал себя обезоруженным.

– Тогда почему же ты рассердишься, – спросила она, обвивая его шею руками, – если я полюблю другого и прямо тебе об этом скажу?

– Не мучай ты меня.

– Я вовсе не мучаю – ведь я не говорю, что люблю другого: наоборот, никого, кроме тебя, не люблю… Ну, а если бы я все-таки полюбила?

– Не будем об этом думать.

– А я хочу об этом думать… Ты на меня рассердишься. А ведь ты не вправе на меня сердиться.

– Я не буду сердиться, я просто уйду, вот и все.

– Уйдешь от меня? Почему уйдешь? А если я тебя буду по-прежнему любить?

– Как же это можно, и меня и другого?

– Ну и что? Ведь бывает и так.

– Бывает, но только не с нами.

– Почему?

– Потому что в тот день, когда ты полюбишь другого, я не буду тебя любить, детка, не буду и не буду.

– А ты только что говорил, что будешь… Вот видишь, ты меня не любишь.

– Ну пусть. Тем лучше для тебя.

– Почему лучше?

– Потому что, если бы я продолжал тебя любить, а ты полюбила бы другого, могло бы плохо кончиться для тебя, и для меня, и для другого тоже.

– Вот тебе на! Ты совсем с ума сошел. Значит, по-твоему, я должна всю жизнь сидеть при тебе?

– Успокойся. Ты совершенно свободна. Можешь уйти от меня в любую минуту, когда захочешь. Только это уж тогда не “до свидания”, а “прощай навеки”.