не стал возражать..."

(Свидетельство А.Кузнецова)

Иванов нервно ходил по канцелярии, сцепив челюсти и коротко размахивая руками, гневный, неузнаваемо постаревший за одну ночь. Было светло от "семилинейки" с протертым стеклом, даже излишне светло, и резкая тень старшего лейтенанта перемещалась по стене неестественно четко.

– Ну, Новиков, подсек ты меня. Под корень срубил... Ты хоть понимаешь, черт возьми, что натворил?!.

Новиков стоял навытяжку.

– Так точно.

– Ни хрена ты не понимаешь... Было бы соображение, не натворил бы глупостей. А еще грамотный, учитель. Чему ты их мог научить, детей?

– Простите, товарищ старший лейтенант, мое прошлое к делу не относится.

– Подсудное дело. Сам в тюрьму напросился... Я бы еще понимал - кто другой... Но ты...

– Они первые. Я не начинал.

– Сколько раз говорено: не поддаваться на провокации! Приказы надо выполнять безоговорочно. Кроме явно преступных. Это тебе известно?

– Так точно.

– Получается, что я отдавал явно преступный приказ.

– Никак нет.

– Значит, стрелял ты сознательно.

– Так точно.

– Ну, знаешь!
– Иванов присел на койку.
– Заладил, как попугай. У тебя здесь все в порядке?
– постучал себя по лбу.

– Все в порядке.

– Да очнись же ты, парень. Несешь всякий вздор. Таким манером недолго себя потерять.
– На припухшем от комариных укусов, тощем, с отросшей за ночь щетиной лице старшего лейтенанта читались недоумение и усталость.

Новиков смутно понимал себя, еще меньше доходили до сознания слова Иванова. Смертельно хотелось спать. Ничего больше. Спать, залечь на койку вниз лицом, как привык спать после ночной службы. И что бы ни говорил старший лейтенант, в каких бы ни обвинял грехах и ни грозил трибуналом - все потом, после сна. Ну, стрелял и стрелял. Ну, предадут суду, пускай.

С трудом поднял тяжелую голову:

– Двух смертей не бывает, товарищ старший лейтенант.

Иванов вскочил как ужаленный:

– Чушь какая! Соображаешь, что несешь?

– Так точно.

– Попугай ты и есть.

В сердцах Иванов сдернул с окна солдатское одеяло, задул лампу и толкнул обе створки с такой резкостью, что они, спружинив, снова захлопнулись, дребезжа стеклами.

– Открой, дышать нечем.

– Есть открыть.

В канцелярию вливался синий рассвет. Волглый речной воздух вытеснял застойный прокуренный дух, напитавший всю комнату - от пола до потолка, ветер прошелестел листками откидного календаря на столе.

Кто-то протопал от склада с боеприпасами.

На станции Дубица, за заставскими строениями, отфыркивался и сопел паровоз.

– Товарняк, - неизвестно к чему сказал Иванов.

Потом паровоз взревел, часто и шумно задышал и тронулся с места. Было слышно, как, набирая скорость, состав удаляется к Бресту, взревывая и грохоча.

– Ушел, - опять же непонятно обронил Иванов.

Новиков продолжал в бездумье стоять у края письменного стола, возле вешалки, на которую старший лейтенант повесил брезентовый плащ с вывернутым наизнанку правым рукавом. На душе было пусто. Он рассеянно взглянул на быстро вошедшего в канцелярию Голякова, привычно выструнил ослабленные в коленках ноги, но тут же ослабил их - ноги гудели, тяжелые, будто приросли к дощатому полу.

– Что за стрельба была?
– спросил Голяков.
– На вашем участке?

– На моем.
– Иванов механически раздвинул матерчатые шторки над схемой участка.

– Немцы?

– Начали они.

– Потом?

– Мы... Мы ответили.

Новиков переступил с ноги на ногу. Приход старшего лейтенанта почти не изменил ничего в его настроении, не прогнал усталость. И даже когда услышал дважды повторенное Ивановым "мы", не стал вникать в смысл - будто его, Новикова, это совсем не касалось.

– Темнишь, Иванов, что значит "мы"?

– Ну, я...
– Старший лейтенант сгреб в горсть лежавшую на столе тетрадь с записями телефонограмм, скомкал ее, повторив тверже: - Разок пальнул. Они, сволочи, лодку прострелили... Но это не главная причина.
– Он впервые посмотрел Голякову в лицо.
– Надо было их отвлечь от Богданьского. Они могли его захватить. Верно? Могли. Запросто. Ну, я принял решение... Всякое действие лучше бездействия. Не так ли?

– Демагогия!

– Так было: немцы первыми подняли стрельбу.
– Иванов разгладил скомканную тетрадь, задернул шторку над схемой участка.
– Вот собирался донесение написать, а тут как раз вы пришли.