Насте же было все равно — ночует у нее Куз, не ночует. Если ему так легче, пусть хоть поселится.

Мыслей не было никаких. Ни в какую школу, конечно, она не ходила. Зачем ей школа? Дня три сидела дома, не выходила даже за сигаретами. В холодильнике еще кое-что было, и Насте пока вполне хватало. Однажды, приготовив себе нехитрый обед из консервов и кофе, она невольно обнаружила, что аппетит у нее не пропал. Значит, авторы душещипательных романов, описывавшие подобные ситуации, врут.

И мыслей о самоубийстве у нее тоже не было. Об отце и маме она старалась не думать. Понимала, что от этого можно сойти с ума. Днем она надевала наушники, врубив на полную громкость своих любимых «Реидиохед», работали все три телевизора — в гостиной, в кабинете отца и на кухне, ночью смотрела видео, не понимая, что происходит на экране.

Страшнее всего бывало по утрам. Когда картина произошедшего представала перед Настей с ужасающей ясностью. И тогда она начинала тихо выть в подушку.

Куз теперь все время ночевал у нее. И хорошо. Что бы она делала дома одна? Все-таки живой человек, ходит по квартире, гремит посудой по утрам на кухне. Через два дня он, внимательно заглянув ей в глаза, сказал, что пойдет на работу.

— Марк Аронович, вы не волнуйтесь. Я с собой не покончу. И газ выключить на кухне не забуду, — ответила она на его немой вопрос.

— Вот и отлично, — сказал Куз и ушел.

Единственное, на чем она настояла, — не отмечать дома все эти «девять дней», «сорок дней». Не могла она больше этого выносить. Куз поговорил с родственниками, и печальные, но прочно вошедшие в жизнь встречи перенесли к родителям Аркадия Волкова.

Утром, уходя на работу, Куз предложил ей погулять во второй половине дня.

— Я сегодня рано освобожусь, — сказал он. — Давай подъезжай на Фонтанку. К цирку. Я тебя встречу, походим по городу, подышишь воздухом. Нельзя же всю жизнь просидеть в четырех стенах. От этого ничего не изменится...

Настя согласилась. Ей было все равно — что сидеть дома, что гулять.

Марк подошел к ней вплотную, Настя стояла с закрытыми глазами, только бы не видеть этого унылого «Муромца».

— Привет! Ты чего, Настя?

— Да так. Все нормально. Куда пойдем?

— Пошли в Летний сад, — предложил Куз.

Настя заметила, что он чем-то озабочен, но не стала лезть с расспросами. Какое ей дело.

— Я хотел с тобой серьезно поговорить, девочка, — сказал Куз, когда они уже прошли весь сад и Настя решила отправиться на Петроградскую, через мост. — Понимаешь... Тебе надо определиться, подумать, как ты будешь дальше жить. В школу ты, как я понял, ходить не собираешься?

— Не знаю. Вряд ли.

— Я не буду тебя поучать, говорить, что это обязательно, что потом тебе не поступить в институт, я ведь знаю, что это вовсе не обязательно, есть масса других путей в жизни. Но ты должна серьезно подумать над этим.

— Да-да, понимаю.

— Я, конечно, буду тебе помогать. А эти там, ну, Калмыков и остальные, что-то собираются делать?

— Мне звонила папина секретарша. Сказала, чтобы я заехала оформить какие-то... документы. Там опекунство нужно делать и что-то еще. Мне же шестнадцать.

— Я выясню у нашего юриста все эти штуки. В новом законодательстве есть какие-то изменения. В том смысле, что после шестнадцати лет больше прав теперь у русского человека...

— Они сказали, ну, секретаршу я имею в виду, что оформят все без всякого опекунства. Просто денег дадут.

— Хм. Это сколько же?

— Сказали, много. И потом, папины счета. Я же единственная наследница.

— Это да. С квартирой тоже все в порядке?

— С квартирой-то все проще. Она мне остается. Папины родители отказались от права наследования, сказали...

— Да, я говорил с ними. Знаю, что они отдают все тебе. Ты-то справишься?

— С чем?

— С самостоятельностью. Не так это просто, как кажется. Вот, народ, — он оглянулся по сторонам, — получил самостоятельность, и что с ним стало? Теперь на митингах орет, твердой руки жаждет.

— Я не жажду.

— Да...

Марк закурил. Что-то его тревожило, это было очевидно. Наконец, когда они уже миновали мост и свернули к мечети, он спросил:

— Настя, ты помнишь фамилию следователя, который к тебе приходил?

— Помню. Милов.

— Милов... — Марк остановился. — Я как чувствовал.

— А что случилось? — Настя оставалась равнодушной. Ну, Милов. Не Милов. Ей нравился сам процесс прогулки, а о чем они говорили, это уже второстепенно. Квартира, деньги, все это ерунда. Надо же о чем-нибудь говорить, вот они и говорят. Да и прогулка-то, собственно, не то чтобы нравилась Насте, а просто не была ей противна. Так точнее.

— Убили сегодня Милова этого. В подъезде собственного дома.

— Да? — все так же равнодушно спросила Настя.