— Да, да, конечно, письма сдать можно и рисунки, и стихи… но я же все их прочел, простите, возможно, Вы сочтете это наивным, но прочел… потому что люди мне самое-самое доверили… как с этим быть?

— А вам это нужно?

— Наверное… не знаю… вы только послушайте, дорогая…

— Вы помните наизусть?

— Да. Вот послушайте и поймете — это стоит того, чтобы запомнить… Что-то заставило Славу вслушаться в эти реплики… теперь он сидел, даже не отдавая себе отчета, в напряжении и следил за развитием диалога… ему нравился этот толстячок, и что он говорил…

"… сейчас, сейчас… вот…— Грудь в орденах сверкает и искрится…

Слава резко подался вперед, когда услышал первые слова. Наташа обернулась на его движение и одними губами спросила: "Что?" — Он отрицательно помотал головой и откинулся на спинку. Ему стало жарко, и, как всегда, в минуты напряжения кровь отлила от лица… строки входили в него, протыкая насквозь, как дротики, специально не отшлифованные, а из занозистого дерева, и застревали в нем так, что вытянуть невозможно…"Что?" — Наклонилась к нему Наташа. "Тсс… — Слава приложил палец к губам и показал глазами на сцену… она сидела, не прислоняясь к спинке, и боковым зрением наблюдала за ним…

Невидимый, невиданный парад Всегда ведет, гордясь собой, убийца Под погребальный перезвон наград.

За каждой бляшкою тела и души И прерванный его стараньем род, А он, как бы безвинный и послушный, Счастливым победителем идет.

И вдруг она поняла, что он проговаривает вместе с этим толстеньким на сцене все слова, составляющие строчки и не повторяет за ним, а вместе с ним одновременно… это открытие ошеломило ее… она в стихах совсем не разбиралась и никогда их не читала, после того, как окончила школу… значит, это очень известные стихи, раз он их повторяет… но что-то подсказывало ей, что это не так…

Нам всем спасенья нету от расплаты За дерзкую гордыню на виду, За то, что так обмануты солдаты, И легионы мертвые идут.

…она теперь уже следила только за Славой, и ей казалось, что звучат два голоса… что его губы тоже шевелятся… что он давно знает эти стихи… вообще, что он опережает актера, и тот повторяет за ним… Слава уже ничего не замечал вокруг. Теперь он весь был там, в этих стихах, ошеломленный совершенно невероятным стечением обстоятельств…

И злом перенасыщена веками Земля его не в силах сохранить, И недра восстают, снега и камни, Чтоб под собою нас похоронить.

И звездные соседние уклады С оглядкою уверенно начать, Где не посмеют звонкие награды Убийцу беззастенчиво венчать.

Вдруг именно тем женским чутьем, которое ничем не заменимо — ни разумом, ни привычками — она поняла, что не следует ничего спрашивать и предпринимать… она уже не смотрела на сцену и не слышала, что там происходит, а только следила за ним скошенным едва заметно глазом, и сердце ее так колотилось, что она боялась, что он услышит… ей вдруг представилось, что ряд передних кресел — это бруствер окопа, хотя она никогда не была в окопе, только в кино видела… и вот он с чуть вытянутой вперед шеей так смотрит вперед, что, кажется, пронзает пространство и отодвигает на пути мешающие взгляду предметы… а следом бросится вперед за своим взглядом, и нет силы, которая может его остановить, и нет смерти, которая может ему помешать, он все равно достигнет того, что увидел, потому что впереди то поле жизни, которое ему еще предстоит… то поле — до обрыва вниз, и он непременно одолеет его ползком или в полный рост, но одолеет… так она чувствует… а ей — вслед за ним… и в обрыв бы туда вместе… значит, главное всегда быть готовой и не отставать сильно от него… не отставать… потому что одной ей на этом просматриваемом им поле делать нечего…

Когда все захлопали, и артисты стали выходить на поклоны, он крепко взял ее руку выше локтя, вытолкнул из ряда и только одними губами обозначил: "Пошли… голоса не было — во рту так пересохло, что даже язык не ворочался… за углом на улице он прислонился спиной к стене и стоял, не шевелясь…

— Что с тобой? — Решилась спросить Наташа…

— Это…— начал он растягивая буквы…— это "и пораженья от победы… ты сам… ты сам не должен отличать…

— Что? — Переспросила она.

— Что-то случилось…

— Что? — нетерпеливо перебила она, — Скажи, скажи… я дура… я не понимаю… я боюсь…

— Я сам боюсь. — Он улыбнулся и посмотрел ей в глаза. — У нас есть водка?

— Есть…— Машинально ответила она. Слава пристально смотрел на нее, и именно в это мгновение из-за мечущегося в ее глазах испуга он понял, осознал, что никогда не было у него более преданного друга… человека, которому он мог бы доверить все… и въедливый червячок сожаления — самого хищного и неумолимого чувства — тут же уколол его и шепнул: "Что ж ты, дурак, столько лет не понимал этого… или трусил… Наташа видела, что он совершенно другой, что он где-то далеко, что она ничего не понимает, и страх чего-то неодолимого, а главное, непонятного парализовывал всю ее… она чувствовала, что дыхание останавливается… и последним усилием, еще смогла произнести сдавленным голосом, — Скажи, что с тобой?…

— Пошли. — Он очнулся и почувствовал, как ей плохо, — Пошли. Ничего, ничего… это мои стихи… - он слишком долго молчал и не мог больше… и снова прошептал ей в самое ухо, обхватив сзади рукой, — это мои стихи…

По расписанию гастроли театра заканчивались через три дня спектаклем в сельском клубе колхоза-миллионера. Тамошний председатель долго ссорился с начальством, потрясая двумя золотыми звездами Героя, грозил всякий раз, как его начинали зажимать, а это было постоянно… ездил в центр, отвоевывал, обещал, выполнял… в конце концов, какой-то умный местный начальник решил обратить беду во благо, и стал помогать дерзкому председателю, каждый раз выставляя его потом, как ширму показушной прекрасной жизни… что творилось через три версты, уже было не важно… так оно и шло сначала по району, потом по области, а там и на всю страну стал греметь колхоз… вот и клуб, которому позавидовал бы не только провинциальный театр, а в нем кроме кружков, танцев, лекций и слетов передовиков буквально столичная афиша… и для своих — билеты даром, а для заезжих по столичным же ценам…