— За судьбу!

Выпив, он сообразил, как глупо, нелепо прозвучал тост.

Да так ли уж и глупо? Возможно ли, что судьба и в самом деле понятие несуществующее? Неужели действительно нет на свете мощной движущей силы, способной компенсировать случайные зигзаги непостоянной Вселенной? Порой кажется, что дело обстоит именно так. Порой…

Поставив пустой стакан на стол, ученый полез в карман за сигаретами. Пальцы его сомкнулись на маленьком пакете. Недоуменно наморщив лоб, он извлек находку. И мгновенно вспомнил: сверток обнаружился сегодня утром в почтовом ящике. Монк собирался открыть его днем, да позабыл.

Он с любопытством оглядел посылку. Обратный адрес отсутствует, а его собственный старательно напечатан. Профессор ногтями отодрал скрепляющие ленты и развернул бумагу.

Футляр для ювелирных изделий! Монк отщелкнул крышку и застыл от изумления.

На подложке из роскошного бархата покоился астероидный рубин. Он мягко светился под настольной лампой, цвета перетекали и менялись в его сердцевине, будто сам камень внутренне пребывал в движении.

Никакой открытки или сопроводительной записки. Никаких указаний на отправителя или, что более важно, объяснений причины столь дорогой посылки. Рубины с астероидов, как правило, не раздают направо и налево в качестве сувениров. Цена лежащего перед ним камня, без сомнения, подбиралась к пятизначному числу.

Едва ли не с испугом профессор большим и указательным пальцами взял рубин, поднес к свету и, затаив дыхание, несколько секунд с восторгом любовался его полыхающей, берущей за душу красотой.

С чувством, близким к благоговению, он аккуратно положил драгоценность на место, поудобнее устроился в кресле и задумчиво воззрился на неожиданный подарок.

Странные они все-таки, эти астероидные камушки, странные во многих смыслах.

Никто в точности не мог сказать, что они собой представляют. Полноценному изучению рубины не поддавались. Спектрографически они не походили ни на что известное науке. Разумеется, их можно было раздробить, разрушить химически, но и в этом случае исследователи оказывались в тупике. Произведенный анализ осколков, конечно, дал кое-какие результаты, но с определенными непостижимыми характеристиками пока не мог справиться ни один ученый, пытавшийся определить их место в таблице, внести в каталог или дать полное описание.

Не обнаруженные более нигде в системе, они стали волшебством, подвигнувшим многих обречь себя на полную лишений и опасности жизнь среди осколков мертвой планеты. Каждый из них надеялся отыскать в нагромождении скал крохотный кусочек света, суливший неслыханное богатство. Большинство, как и следовало ожидать, погибали, не найдя ни единого камня. Разнообразие видов одинокой смерти человека на астероидах не имело границ.

Монк нашел сигарету и закурил, слушая, как песок барабанит по окнам. Странно он как-то барабанил. Нет, это не песок бился в стекла. И не ветер, пронзительно плакавший и стонавший в перекрытиях здания музея. Еле уловимое завывание слилось в мелодию — всхлипывающую, пронзительную. Звук почти незаметно возникал и пропадал вместе с порывами ветра, не давая профессору времени сообразить, слышит он его на самом деле или же это просто игра воображения.

Монк напряженно замер и прислушался, не зная, к чему готовиться. Сигарета неподвижно зависла на нижней губе.

Когда звук донесся снова, профессор уловил плач струн и ритмичное дыхание каденции, едва различимые за воем ветра и стуком песчаной дроби по окнам.

Скрипка! Кто-то играл на скрипке в здании музея!

Монк вскочил на ноги. Скрипка тут же отреагировала звенящим предсмертным воплем.

И вместе с этим музыкальным криком, прокатившимся через холл, в мозгу профессора взвыл сигнал тревоги.

Следуя порыву, его рука метнулась к столу и схватила астероидный рубин. Крепко стиснув его в кулаке, Монк изо всех сил запустил камнем в металлическую стенку сейфа, где хранились рукописи.

Подарок вспыхнул в свете лампы и рассыпался облачком сияющих пылинок. И, разлетаясь вдребезги, рубин изменился - точнее, попытался измениться. Всего на миг он вдруг стал не камнем, а чем-то другим: существом, похожим на фею — только на искалеченную фею, с горбатой спиной, искривленным позвоночником и другими любопытными деформациями.

Еще мгновение — и уродливое создание словно испарилось, лишь драгоценная пыль, мерцая, осела на пол да звук бегущих ног затих в дальнем конце коридора.

Монк не кинулся в погоню. Он стоял точно замороженный, слушал, как танцуют за окном ветер и песок, и пристально смотрел на угасающее мерцание на полу.

Наконец, очнувшись, профессор медленно сжал и разжал правую ладонь, воспроизводя в памяти ощущение, порожденное камнем в тот момент, когда он его схватил. Казалось, рубин ожил, пытался вырваться из его руки, стремясь достичь какой-то цели, выполнить какое-то предназначение.

Взгляд Монка был по-прежнему прикован к полу.

— Надо же, — пробормотал Монк с изумлением в голосе, —я даже себе не могу объяснить, почему это сделал.

Харрисон Кемп стоял в кабинете Спенсера Чемберса, обуреваемый сомнениями. Он поймал себя на том, что в данный момент не может примириться с верой в правильность собственного поступка. Если ошибся — значит, напрасно оставил пост и бросил важное дело. А если и прав — что толку?

— Я помню вас очень хорошо, — услышал он голос Чемберса. — Вы работали на Плутоне. Исследования природы жизни. Кое-какие реальные достижения в этом направлении.