Значит, к этому дню готовились эристави, когда воспрепятствовали найму кипчакского войска, подсекли крылья власти и могуществу царя. Ведь и тогда они так же единогласно пошли против его воли.

Но в ту пору хоть Ахалцихели был для Лаши надежной опорой. И могуч и умен был Шалва. Было еще несколько единомышленников, стоявших рядом с царем и преданных ему. Но Ахалцихели отступился от Георгия раньше других вельмож и удалился в свои владения, сидит в своем замке.

Рубежи Грузии, все перевалы и горные проходы находятся в руках князей. Без их воли птица не перелетит через границу. Без их согласия царь не может призвать войско подвластных стран.

Все пути отрезаны. Георгий должен выбирать: или отказаться от Лилэ, или отречься от престола и царского венца. Он не может решиться ни на то, ни на другое, а третьего не дано.

Лаше не с кем было поделиться своими мыслями и заботами, не у кого спросить совета, и от этого еще тяжелее становилось на душе.

К воротам дворца подошел старик в овчинном тулупе. За спиной котомка, в руках посох. Под тулупом — пховская вышитая рубаха. Он весь был покрыт серой дорожной пылью. Седые волосы ниспадали на плечи, борода закрывала грудь. Старик с трудом волочил ноги, согнувшись в три погибели, он опирался на посох и часто отдыхал.

Остановившись у ворот, старец присел на камень, он тяжело дышал.

— Тебе что, дед? — приблизился к нему стражник.

— Царя жду… — коротко ответил старик.

— Царя нет во дворце, и сегодня он не будет оделять нищих.

— Я не за милостыней. Я пришел судить царя, — ответил старик и поднял сверкающие огнем глаза на изумленного неожиданным ответом стражника.

Стражник отошел. Он направился к начальнику дворцовой стражи и передал ему слова чудного старца. Начальник подошел к старику.

— Ты что, дед, царя бранишь? Разве не знаешь, что за оскорбление государя наказывают всякого на земле грузинской?

— Я пришел не царя бранить, а судить воспитанника своего, — спокойно ответил старик, берясь за посох.

Стражники не удивились словам старика: странствующие дервиши и монахи обычно называли себя отцами и наставниками царей и всего народа и брались судить не только царей, но и всех потомков Адама на земле.

— Отойди от ворот. Нельзя сидеть вблизи дворца! — приказал начальник стражи.

Старик встал, опираясь на посох, и отошел от ворот, сел прямо на землю, отпил воды из кувшина, извлек из котомки краюху хлеба и неспешно принялся за еду.

Три раза сменилась стража у ворот дворца. Старик сидел на том же месте и всем давал один и тот же ответ:

— Не за милостыней пришел я, а пришел судить царя, воспитанника моего.

Наконец слова эти дошли до слуха Георгия, и он пожелал выслушать странного пришельца.

Царь вышел из ворот дворца вместе с Лилэ, впереди бежал маленький Давид.

Старик окинул взглядом царя и его немногочисленную свиту. Полузакрытые в дремоте глаза его вдруг странно засверкали, когда он увидел Лилэ. Минуту он с восхищением смотрел на нее. Им чуть было не овладело раскаяние: зачем он пришел обличать царя? Он готов был схватить свою котомку и бежать отсюда.

Но, видимо преодолев сомнения, он отвел глаза от красавицы, нахмурился и, склонив голову, ожидал приближения Лаши.

— Благослови, отец, царевича, благослови! — обратилась к нему Лилэ, и голос ее прозвучал в ушах старца, как пение сказочной сирены.

Словно покрытый золой, чуть тлевший жаром уголек вспыхнул в душе старика от звука этого голоса, и он невольно размяк.

— Да благославит бог царевича, да пошлет ему здоровье и силу! — бодрым голосом проговорил старик и перекрестил мальчика, с удивлением взиравшего на него.

Голос старика показался царю знакомым. Под тулупом он разглядел пховскую рубаху. Но все же он не узнавал странника.

— Так ты говоришь, что пришел судить меня? Разве ты мой наставник? — спросил Георгий и ближе подошел к старику.

— Время изменило мое лицо, но душа моя осталась прежней. Я узнаю лик твой, но не узнаю души! — сурово преизнес старик.

— Чалхия… Чалхия Пховец! — прошептал Лаша, и радостная улыбка тронула его печальное лицо.

— Узнал меня… Да, я Чалхия Пховец, твой старый наставник. Но я не узнаю своего питомца Лашу. Он склонился ко злу, и я хочу говорить с ним. Хочу говорить и с матерью сына твоего, рассудить дела твои, — сказал Пховец.

— Входи, отец, поведем беседу в покоях… — Лаша почтительно пропустил вперед старика в засаленном тулупе с дорожным посохом в руках. Ты очень изменился, учитель, старость рано наложила свою печать на тебя! — первым нарушил молчание Лаша, когда они вместе с Лилэ уединились в малом зале.