Шрифт:
– Тсс…
– А вот эти кильки… это достопримечательность! Я их сам, собственными руками, прошлым летом ловил. Вы знаете, ведь я, было, в политике попался… как же! да! Ну, и надобно было за границу удирать. Нанял я, знаете, живым манером, чухонца: айда, мина нуси, сколько, шельма белоглазая, возьмешь Балтийское море переплыть? Взял он с меня тысячу рублей денег да водки ведро, уложил меня на дно лодки, прикрыл рогожкой – валяй по всем по трем! Только как к острову Готланду стали подъезжать – тогда выпустил. Тут-то я и ловил кильку, покуда не обнаружилось, что вся эта история – одно недоразумение. Да, господа, испытал я в то время! Как ни хорошо за границей, а все-таки с милой родиной расставаться тяжело! Ехали мы, знаете, мимо Кронштадта – с одной стороны Кронштадт, с другой Свеаборг – а я лежу и думаю: вдруг выпалит? Ведь броненосцев пробивает – а мы… что такое мы?!
– Не выпалил?
– Нет, зазевались. Помилуйте! броненосцев пропускает, а наша лодка… представьте себе, ореховая скорлупа – вот какая у нас была лодка! И вдобавок поминутно открывается течь! А впрочем, я тогда воспользовался, поездил-таки по Европе! В Женеве был – часы купил, а потом проехал в Париж – такую, я вам скажу, коллекцию фотографических карточек приобрел – пальчики оближете!
При упоминовении о карточках Очищенный сладострастно зачавкал губами.
– Мне бы… – промолвил он, собираясь чихнуть.
– Покажу-с! я вам, господа, все покажу, все мои коллекции! Такие карточки есть, что даже постичь невозможно – parole d'honneur! [11] Позвольте, что там еще такое? ба! кажется, семга? Обращаю ваше внимание на нее, messieurs! Эту самую семгу Немирович-Данченко собственными руками изловил! Мы G ним вместе в Соловках были, пиво-мед пили, по усам текло, в рот не попало – так вот он, на память связывающих нас уз, изловил и прислал! Теперь от нее только хвост остался; но удивительный! Немирович предиковинные анекдоты об этой семге рассказывает. Уморительная, говорит, рыба! и умна… совсем как человек! Сидишь этак на берегу моря, разложишь костер, вскипятишь в котелке воду, и кликнешь: иси! Ну, она видит, что ее-то именно и недостает, чтоб вышла ухасейчас сама, живая, и приплывет! Клянусь! хотите, я вас с Немировичем познакомлю?
11
Честное слово!
– Непременно! Хотим! хотим!
– На днях ваше желание будет выполнено. А вот эти фиги мне Эюб-паша презентовал… Теперь, впрочем, не следовало бы об этом говорить – война! – ну, да ведь вы меня не выдадите! Да вы попробуйте-ка! аромат-то какой!
– Эюб-то за что же вам подарки делает?
– А я тут ему одно сведеньице в дипломатических сферах выведал… так, пустячки!
– Балалайкин! пощадите! ведь вы себя в измене отечеству обличаете! – воскликнули мы в ужасе.
– Ah, mais entendons-nous! [12] Я, действительно, сведеньице для него выведал, но он через это самое сведеньице сраженье потерял – помните, в том ущелий, как бишь его?.. Нет, господа! я ведь в этих делах осторожен! А он мне между прочим презент! Однако я его и тогда предупреждал. Ну, куда ты, говорю, лезешь, скажи на милость! ведь если ты проиграешь сражение – тебя турки судить будут, а если выиграешь – образованная Европа судить будет! Подавай-ка лучше в отставку!
12
Ах, но мы договоримся!
– Не послушался?
– Не послушался – и проиграл! А жаль Эюба, до слез жаль! Лихой малый и даже на турку совсем не похож! Я с ним вместе в баню ходил – совсем, как есть, человек! только тело голубое, совершенно как наши жандармы в прежней форме до преобразования!
Балалайкин на минуту задумался, как бы захлебнувшись. Очевидно, лганье плыло на него с такой быстротой, что он не успевал справиться с массами беспрерывно вырабатывающегося материала.
– Да, господа, много-таки я в своей жизни перипетий испытал! – начал он вновь. – В Березов сослан был, пробовал картошку там акклиматизировать – не выросла! Но зато много и радостей изведал! Например, восход солнца на берегах Ледовитого океана – это что же такое! Представьте себе, в одно и то же время и восходит, и заходит – где это увидите? Оттого там никто и не спит. Зимой спят, а летом тюленей ловят!
– Желал бы я знать, тюленье мясцо – приятно оно на вкус? – полюбопытствовал Очищенный.
– Мылом отдает, а, впрочем, мы с Немировичем ели. Немирович, Латкин и я. Там, батюшка, летом семьдесят три градуса морозу бывает, а зимой – это что ж! Так тут и тюленине будешь рад. Я однажды там нос отморозил; высморкался – смотрю, ан нос в руке!
– Ах, черт побери!
– Да, батюшка. К счастью, я сейчас же нашелся: взял тепленького тюленьего маслица, помазал, приставил – и вот как видите!
Он предложил нам освидетельствовать свой нос: действительно, нельзя было даже заподозрить, чтоб тут когда-нибудь пустое место было.
– Всего я испытал! и на золотых приисках был; такие, я вам скажу, самородки находил, что за один мне разом пять лет каторги сбавили. Теперь он в горном институте, в музее, лежит.
– Гм… да? А скажите, пожалуйста, слыхивал я, что на приисках рабочие это самое золото очень искусно скрывают. Возьмет будто бы иной золотничок или два песочку и так спрячет, что никакими то есть средствами… Правда ли это?
– Не по золотничку, а фунтов по пяти разом прячут – вот я вам как скажу! Я сам… да что тут! вы думаете, состояние-то мы откуда? Обстановка эта и все?..
– Неужто?
– Все оттуда! там всему начало положено, там-с! Отыскивая для мятежных ханов невест, не много наживешь! Черта с два – наживешь тут! Там все, и связи мои все там начались! Я теперь у всех золотопромышленников по всем делам поверенным состою: женам шляпки покупаю, мужьям – прически. Сочтите, сколько я за это одного жалованья получаю? А рябчики сибирские? а нельма? – это не в счет! Мне намеднись купец Трапезников мамонтов зуб из Иркутска в подарок прислал – хотите, покажу?