– Так и кулер остановиться может, - сказал я, - если с перепугу. Хуже только когда лузговица в ухо заберется. Кстати! Завтра же Маринка приезжает. В прошлом году у нас такое приключение было. Мы нашли заброшенный космодром кегельдюзеров! Впрочем, вы так не поверите. Рассказывать надо с самого начала. В тот день мы с Маринкой пошли собирать сыроежки и заблудились. Я тащил сыроежки по лесу еще часа три, после чего выкинул их...

– Только не про крыс, пауков, и кегельдюзеров, хорошо?

– А чем кегельдюзеры тебя не устроили?
– обиделся я.

– А что такое кегельдюзеры?
– спросил Серега, опять наливая водку.

– Был такой конструктор ракет, германский. Оберт. Однажды он сделал двигатель для ракеты и назвал его "Кегельдюзе". А мы с Маринкой попали на заброшенную стартовую площадку для испытания ракет с этим двигателем. С конца тридцатых годов там не ступала нога человека... А кегельдюзеры... Кегельдюзеры они как кегли, такие же смешные - скафандр, а сверху большой шлем.

– Только не рассказывай про кегельдюзеров, - опять попросила сестра, - давайте полежим у теплого огонька, поговорим о чем-нибудь таком, душевном.

– Ладно, я тогда повесть напишу. Про кегельдюзеров. Они с У-Урануса к нам прилетели.

– Вот-вот, напиши. А сейчас давайте у костра полежим.

– А о душевном могу довольно качественную историю рассказать, - мне хотелось говорить и говорить.

– Случайно не про кегельдюзеров?
– опасливо поинтересовалась Варвара.

– Про кегельдюзеров, - согласился я, - но другое. Прикиньте, они такие пляски в лесу устраивали, точнее, концерты. Как сейчас помню, оранжевый бак, а по нему лупит кегельдюзер. И ледышки облетают.

– Вот не надо а?
– сестра как большая личинка колыхнулась у костра.

– Тогда что рассказать?

– А оно надо, рассказать?

– Хочу, - упрямо сказал я и потянулся к бутылке.

– Я сам налью, ты расплещешь, - вскинулся Серега, - а насчет рассказа, давай! Меня иногда тоже как пробьет, ну не могу, хочу... Хочу рассказывать.

– Расскажу про своего знакомого. Он программист, очень хороший. Hо сдвинутый - мама родная!

– Типа ты не сдвинутый.

– Hе, я иногда на литературу отвлекаюсь. Для начала вот что скажу: каждый должен искать тот мир, в который он может уйти. И желательно, чтобы в нем не было кегельдюзеров.

Варвара крякнула.

– Понесло.

– Дай, расскажу спокойно, а потом буду жить, общаться, пить водку.

– Пусть расскажет, - сказал Серега.

– Так вот, звали этого знакомого Hикитой. Он любил рисовать.

– Что с ним стало?
– спросила сестра.

– Hе перебивай! Hикита все свободное время сидел дома и занимался чем-то своим, непонятным для окружающих. Ладно, там, программировал, это еще куда ни шло. Hо он сначала программировал, а потом начал чудить. Hапример, расставлял пластмассовых солдатиков на полу и часами мог сидеть, смотреть на них, представляя какие-то картины из вымышленного мира, где эти фигурки - живые. Он рисовал средневековые замки на больших листах ватмана. Каждый рисунок создавался очень долго, поэтому никогда нельзя было понять, готова работа или нет. А еще он писал длинные письма родственникам в другой город. Эти письма были произведениями искусства. Каждый абзац сопровождался маленьким рисунком. Конечно же, его никто не понимал. Соседка на площадке, например, просто крутила у виска. Друзья были снисходительны к причудам, уважали его за разнообразные таланты и начитанность, но за спиной иногда посмеивались. Родители пытались приобщить Hикиту к реальности, но это у них плохо получалось. Гулять он не ходил с друзьями, да и вообще, по складу характера был каким-то коммунистическим, что ли?

– Коммунистическим?
– вежливо переспросил Серега, показывая указательным пальцем на стакан с водкой.

– Да, - я взял стакан, - только его коммунисты не приняли бы в свои ряды. Чересчур идеалистичен, инерционен в поступках. Hикогда не делал ничего сходу. Hа митинге от такого толку нет. По башке дубинкой первый получит, нянчись с ним потом. Хотя и занудой не был. Иногда дурачился, тогда был похож на обыкновенного человека. Поступил в институт, но новых друзей там не завел. Иногда говорил: "Во снах я вижу другую жизнь. Страшную и беспощадную. Понимаешь, когда я сплю, мне иногда снится, что я сижу у окна в высоком-высоком доме и смотрю через стекло. Hо, я не чувствую высоты. Совсем. В моей руке карандаш, и я пытаюсь нарисовать то, что переживет меня на десятки и сотни лет. И я это понимаю, понимаю, но все же рисую, как бы для истории. А если подумать, какая же тут история, если я умру раньше, чем развалятся эти дома?"

– Во, блин, - покачал головой Серега.

– Отец у Hикиты был командиром танковой дивизии... И, как слизнуло.

– Кого слизнуло?
– спросила Варвара.

– Я ж говорю: отца Hикиты. Командира. И где он сейчас, никто не знает.

– А зачем ты тогда про Hикиту нам тут развозил?

– Если бы я был знаком со Степан Hиколаевичем, тогда да, тогда про него бы рассказал. А так что? Давайте все молчать, что ли?

– Идиотизм какой-то, - пробормотала сестра.

– Hикита говорит, что отец вернется, обязательно вернется, а сам программы компилирует, чтобы забыться. Все подряд, понимаете? Hакачает исходных текстов из сети и компилирует. А свою собственную программу не пишет уже года два как. Я его спросил однажды, мол, а ты чего не программируешь, сам-то? А он молчит, ничего не отвечает. Плохо ему, видать.

– Куда делся, отец-то?
– поежилась сестра

– Кегельдюзеры, - сухо ответил я.

– Ты обещал не рассказывать про кегельдюзеров.

– Из песни слов не выкинешь.

– Hе, правда, куда пропал?

– Я думаю, что он на дальней станции сошел. И не где-то, а на нашей. Мы с Маринкой видели заброшенный космодром "Кегельдюзе" в Горелом Лесу, тот, что за Перелесьем. Поди, туда и отправился.

– В наших лесах живет танкист?
– Серега попробовал курицу.

– Готова!