Шрифт:
Собравшись с силами, я зажег последнюю спичку. Передо мной поднималась лестница... Я взбежал по ней... Наверху путь к свободе преградила новая дверь. Она была из дерева, и мне не доставило труда справиться с ней. И вот я уже в холле, выложенном плитками; потом пересек салон, где прекрасная Гретта опоила меня таким замечательным образом. Наши стаканы все еще стояли рядом на низком столике. Я понюхал свой, от него исходил слегка горьковатый запах. Стакан же Гретты пах только скотчем... Я обошел владение и убедился в справедливости моего предположения: это был дом, снятый внаем. В других комнатах мебель была покрыта чехлами, и имелась всего лишь одна бутылка скотча... Здесь давно никто не жил!
На часах было восемь... Я вышел... Снаружи безразличное солнце припудривало мир белесым светом 2 . Я вдыхал полной грудью лучший в мире швейцарский воздух. Тот воздух, что составил богатство этой доблестной небольшой нации и который Конфедерация Гельвеции экспортирует во все четыре части света. Господи, спасибо тебе, что вытащил меня из этой переделки. На меня иногда накатывает религиозное рвение.
На остановке я прыгаю в трамвай, чистый, как игрушка. Хотите верьте, хотите нет (если не верите, мне наплевать), но физически я чувствовал себя прекрасно, несмотря на принятый яд. Для меня это было своего рода прочисткой. Я был почти голоден!
2
Фраза подобного рода принадлежит литературе, называеиой мною лжелитературой. Хотя она и привносит в данное произведение относительно поэтическую нотку, но ее можно использовать как пример, ибо избитые клише были бы недостойны писателя моего таланта
Я вышел в центре города у разноцветного фонтана и вошел в почтовое отделение. Я заказал Париж. Через пять минут Старик был на проводе.
– Это Сан-Антонио... Он зашептал:
– Путешественник отбыл, примите его как следует...
– О'кей...
У меня было желание рассказать ему мои злоключения накануне, но я передумал, поскольку был не тот момент, чтобы отвлекаться на второстепенные для него вопросы.
– Вы предприняли все, что надо?
– Да. Не беспокойтесь!
– Тогда пока!
Оптимист мой патрон. Блаженствуя в вертящемся кресле на третьем этаже полицейского управления, ему нечего было бояться и он мог пребывать в эйфории!
– Будем надеяться, – буркнул я, вешая трубку.
Теперь за дело. Я проглотил большую чашку черного кофе с грудой рогаликов. Затем отлакировал это марочным «Бургундским» хорошего года и, подзарядившись, бросился вперед.
Обе взятые мною на прокат телеги стояли рядышком на стоянке, где я их оставил.
Для начала я взял «Порш» и отправился на перекресток, который заприметил накануне и который находился в полдороге в аэропорт. Я его поставил на улице, перпендикулярной пути Влефты, а сам трамваем вернулся в город и теперь прыгнул в «Мерседес». Путь к аэродрому был изучен мною почти наизусть. В десять часов я был на месте. Посадку рейса из Нью-Йорка объявили на десять с копейками. У меня еще оставалось время промочить горло двойным коньяком в роскошном баре... Барменша была прекрасна, как... (хотел сказать: как сердце А вы, как вы считаете, сердце красиво? С моей точки зрения, отвратительно. Это доказывает, что символика развращает все!)... Скажем, что она хороша, как весенний букет и хватит об этом. Я не мог не глядеть на нее, хотя мой интерес к хорошо сложенным пастушкам с некоторых пор несколько завял. Ее улыбка была смертельна для пуговиц на штанах, а груди напоминали, что Швейцария – страна молочников.
Я поинтересовался, что она делает вечером, и она ответила, что идет гулять со своим женихом. Его зовут Франк, он летчик. Надеюсь, он будет на высоте!
Я предложил девчонке аперитив. Она выпила «Чинзано» и рассказала мне о своем парне. Ее избранник – цвет общества, если хотите... Первый на всех конкурсах... При этом очень любящий! Красавчик! Единственно, что омрачает их идиллию, – это то, что он протестант, а она католичка! Тогда, не правда ли, семейные разногласия: тогда зачем толочь воду в ступе, а! Бедняжка жаловалась. Она хочет любить своего жениха, а не его религию.
Я ей посоветовал найти общий знаменатель. Почему бы им обоим не стать магометанами. Она засмеялась, я тоже. Но ненадолго, так как увидел в зеркале бара среди государственных флажков всех стран, фигурирующих в «Ларуссе» под рубрикой «штандарт», свое жалкое отражение.
У меня был кумпол эксгумированного трупа. Лицо походило на восковую маску! К счастью, громкоговоритель объявил предстоящую посадку самолета. Я допил стакан и расплатился за нашу оргию.
– Поцелуйте за меня жениха! – бросил Я малышке на прощанье.
– Вы ждете кого-нибудь? – спросила она.
– Да...
Она мне лукаво подмигнула.
– Свою подружку?
– Нет, старого товарища по оружию! Мы вместе воевали и возможно придется повторить... Когда имеешь привычку, от нее трудно отделаться, вы знаете!
С этими словами я покинул бар и направился к посадочной площадке. Серебристая точка блестела в небе, похожая на осколок солнца 3 . Точка гудела и приобретала очертания... Самолет медленно заходил на посадку, описывая на горизонте гармоничную траекторию... Затем он мягко сел в конце поля и не спеша стал приближаться, распластавшись, как доисторическое животное. Стали видны винты, они вращались все медленней и наконец остановились. Я ждал.
3
Сколько силы, сколько оригинальности в этом образе! Нет, Сан-Антонио решительно романист высшего класса в своем поколении. Сент-Бев
Сказать вам, что я чувствовал себя в своей тарелке, было бы сильным преувеличением. Всегда испытываешь чертовское неудобство, когда ждешь определенного господина для сведения с ним счетов.
Влефта не заставил себя долго ждать, появившись вторым на верху трапа. Со своего поста наблюдения я его легко узнал. На нем было толстое верблюжье пальто, в руках он держал солидный кожаный портфель. Это был высокий и бледный молодой человек. Он был без шляпы, и его длинные космы падали на шею.
Он быстро спустился по ступеням и направился к таможенному посту. Тогда я увидел громадного типа, вышедшего из стоявшей невдалеке машины и приближавшегося к нему. Вновь появившийся был смугл, цвета старой бронзы. Он был лыс и одет весьма нескромно. Тигриный коготь, воткнутый в узел красного галстука, завораживал взгляд.