– Конечно, существует. Смертная казнь через повешенье.

Меня разозлило равнодушие Бэппа, и я поспешил добавить язвительно:

– Но в вашей стране, несомненно, казнят более просвещенным способом, не так ли?

– Да, у нас казнят более просвещенным способом, – по-прежнему спокойно подтвердил Бэпп. – В нашей стране казнь через повешенье не практикуется. Иногда для этого используется электричество. А вообще и электричество нам не приходится применять. Как правило, у нас просто провозглашают перед преступником название преступления.

– И преступник умирает от этого?

– Совершенно верно, умирает. Не забудьте, что у нас, у капп, нервная организация гораздо тоньше, чем у вас, людей.

– Такой метод применяется не только для смертных казней, но и для убийства, – сказал директор стекольной фабрики Гэр. Он был весь сиреневый от падающих на него разноцветных бликов и благодушно мне улыбался. – Совсем недавно один социалист обозвал меня вором, и я чуть не умер от разрыва сердца.

– Это случается гораздо чаще, чем мы полагаем. Недавно вот так умер один мой знакомый адвокат.

Это заговорил философ Магг, и я повернулся к нему. Магг продолжал, ни на кого не глядя, с обычной своей иронической усмешкой:

– Кто-то обозвал его лягушкой… Вы, конечно, знаете, что в нашей стране обозвать лягушкой – это все равно что назвать подлецом из подлецов… И вот он задумался, и думал дни и ночи напролет, лягушка он или не лягушка, и в конце концов умер.

– Это, пожалуй, самоубийство, – сказал я.

– И все же его назвали лягушкой с намерением убить. С вашей, человеческой, точки зрения, это, может быть, можно рассматривать как самоубийство…

В этот самый момент за стеной, там, где находилась квартира поэта Токка, треснул сухой, разорвавший воздух пистолетный выстрел.

Мы немедленно бросились туда. Токк лежал на полу среди горшков с высокогорными растениями. В правой его руке был зажат пистолет, из блюдца на голове текла кровь. Рядом с ним, прижимаясь лицом к его груди, навзрыд плакала самка. Я взял ее за плечи и поднял. (Обыкновенно я избегаю прикасаться к скользкой коже каппы.) Я спросил ее:

– Как это случилось?

– Не знаю. Ничего не знаю. Он сидел, что-то писал – и вдруг выстрелил себе в голову… Что теперь будет со мной?.. Qur-r-r-r… Qur-r-r-r… (Так каппы плачут.) Директор стекольной фирмы Гэр, грустно качая головой, сказал судье Бэппу:

– Вот к чему приводят все эти капризы.

Бэпп ничего не ответил и закурил сигару с золотым ободком. Доктор Чакк, который осматривал рану, присев на корточки, поднялся и произнес профессиональным тоном, обращаясь ко всем нам:

– Все кончено. Токк страдал заболеванием желудка, и одного этого было бы достаточно, чтобы он совершенно расклеился.

– Смотрите, однако, – проговорил, словно пытаясь оправдать самоубийцу, философ Магг, – здесь лежит какая-то записка.

Он взял со стола лист бумаги. Все (за исключением, впрочем, меня) сгрудились позади него, вытягивая шеи, и через его широкие плечи уставились на записку.

Магг повернулся к нам и сказал с горькой усмешкой:

– Это плагиат. «Миньона» Гете. Видимо, Токк пошел на самоубийство еще и потому, что выдохся как поэт.

Случилось так, что именно в это время у дома Токка остановился автомобиль. Это приехал Крабак. Некоторое время он молча стоял в дверях, глядя на труп Токка. Затем он подошел к нам и заорал в лицо Маггу:

– Это его завещание?

– Нет. Это его последние стихи.

– Стихи?

Волосы на голове Крабака стали дыбом. Магг, невозмутимый, как всегда, протянул ему листок. Ни на кого не глядя, Крабак впился глазами в строчки стихов. Он читал и перечитывал их, почти не обращая внимания на вопросы Магга.

– Что вы думаете по поводу смерти Токка?

– Вставай… Я тоже когда-нибудь умру… В долину, что ограждает наш мир…

– Ведь вы были, кажется, одним из самых близких друзей Токка?

– Друзей? У Токка никогда не было друзей. В долину, что ограждает наш мир… К сожалению, Токк… Там священные холмы…

– К сожалению?..

– Ясные воды… Вы-то счастливы… Там священные холмы…

Самка Токка все еще продолжала плакать. Мне стало жаль ее, и я, обняв ее за плечи, отвел к дивану в углу комнаты. Там смеялся ничего не подозревающий детеныш двух или трех лет. Я усадил самку, взял на руки детеныша и немного покачал его. Я почувствовал, что на глаза мои навернулись слезы. Это был первый и единственный случай, когда я плакал в стране водяных.