Роня усмехнулся:

— Я думаю нет никакой разницы, как ты думаешь по этому поводу. Как думаешь — так и есть. Но я согласен с тобой. Атомы — это что-то вроде заклинаний.

— Ронь! А мы правда вызывали ветер или мы просто так думали?

— Глупая ты все-таки, Коша! Ты еще не поняла?

— Нет…

— Если ты будешь считать, что это совпадение — это будет совпадением. Если ты будешь считать, что это сделали мы — никто не сможет доказать обратное.

— Хм… Все равно, я в это не верю.

У общаги она оставила Роню на произвол судьбы.

Тот поковылял к дверям.

Коша забыла о нем, как дети забывают об игрушке. Долго плелась по проспекту, плохо понимая, чего хотеть от этой жизни. Конечно, придумывать красивые истории, как Роня, — хорошо. Но к чему? Если это не поможет быть «кчемной».

Около дома Коша привычно оглянулась и распахнула створку окна. На секунду задумалась, удивляясь знакомым предметам — опять все переменилось. Переменилось так, будто кто-то все подменил, пока ее не было. Все осталось прежним, но стало другим.

Коша упала на чужой, хозяйский, диван и снова переживая сумбур всех чувств, оценок и убеждений, возвращалась к сокровищам сегодняшнего дня: Муся, наклонившись над раскаленной песчаной тропинкой, бесконечно вытряхивала из сандалии песчинки. Ее темные каштановые волосы крупными волнами покатились по плечам, отливая на солнце в яркую латунь. Теплый ветерок скользил по золотистой от загара коже и приносил невыразимый запах далеких цветущих степей. Потом Коше пригрезились сверкающие подвижные алмазы воды и слоистая ее прохлада. И все это какзлось невыносимо невыразимым. И эта невыразимость была хуже печали, хуже страха, хуже отчаяния и даже хуже никчемности.

Коша схватила кисть и полчаса в полузабытьи боролась с холстом, добиваясь подобия жизни.

Но у нее ничего не получалось. В цвете не было ветра, не было застывшего времени, не было шелеста песчинок и сияния света.

Измученная сосредоточением и недовольная результатом, она отшвырнула кисть и опять рухнула на диван.

Она долго смотрела на потолок, изучая выщербину, напоминающую какой-то иероглиф или тайный знак. Это была очень странная выщербина — волоски трещин образовывали нечто звездообразное, образованное пересечением нескольких неровных треугольников.

«На осыпи красные камни стояли, — прошептала она, следуя за круговым ритмом линий. — И слушали шепот скользящих песчинок…»

В этом было все — ветер, сияние света, прохлада воды и неподвижность времени. Это было похоже на заклинание, читая которое ты можешь остановить время.

Коша осторожно, стараясь не шевельнуть колесо времени, потянулась к карандашу и обрывку салфетки.

(Рита)

Рита почесала кончик носа и подумала, что ей необходимо прерваться. Надо прерваться и обдумать все это. Черепа, Лоера, музыку, которая звучит после того, как ее выключили. Трещины на потолке. Все это, конечно, литература.

Это — литература. Но в каждой литературе есть информация.

Она отнесла дневник в комнату. Теперь Роня с Кошей спали по стойке смирно в одноместной койке соседа. Заботливые. Для Риты освободили лежак.

А ей не до сна.

Аккуратно прикрыв дверь, Рита выбралась в коридор и отправилась исследовать этажи.

На черной лестнице она наткнулась на томящегося от непризнанности и голода молодого человека. Окинув беглым взглядом одежду, Рита поняла, что он — художник. Униформа у них, что ли? Серый обвисший свитер и джинсы. Никаких других вариантов.